Путь на восток
Шрифт:
— А что это такое — спецназ? — выкрикнул кто то из толпы у ворот…
— Я объясню, только гражданских накормим… — ответил, глядя на стоящих у ворот и глотающих слюну пленных — бывших пленных. Подозвал своего бойца, шепнул негромко:
— Смотрю всем не хватит… Пусть ещё подвезут… Боец убежал к броневику, а я обратился к бойцам, благо гражданских у выхода осталось совсем немного…
— Товарищи бойцы и командиры! Понимаю, как вам досталось, поэтому предлагаю каждому выбор: любой может уйти из лагеря куда захочет — это раз. В городе будут создаваться подразделения Красной Армии для защиты города — любой может пойти туда — это два. И третье — пойти служить ко мне —
— Ещё: ушлым, хитрым, ленивым идти ко мне не советую — чревато… И последнее: не всех, кто захочет я возьму к себе — тех, кто мне будет нужен. А нужны мне всякие специальности, даже лётчики, лётные техники, оружейники. И танкисты…
— А танкисты вам зачем? — выкрикнул тот же голос.
— А на танки, конечно… — ответил на вопрос.
Ко мне притиснулся, через стоящих бойцов, немолодой военный в потёртой солдатской гимнастёрке:
— Я не знаю — какие у вас полномочия товарищ капитан, но отпускать бойцов и командиров никуда не надо… — негромко но весомо произнёс он. О… А вот и начальство проявилось… Расставим приоритеты:
— Товарищи бойцы и командиры… Тут вот мне говорят — не надо отпускать желающих уйти. А я думаю — пусть уходят все, кто захочет! Правда есть одна загвоздка: Советская власть вернётся: рано или поздно но вернётся и тогда — придётся держать ответ тем, кто дал присягу и её нарушил. Но я вас задерживать не буду…
— Товарищи бойцы и командиры!.. — закричал военный, но я его перебил грубо и безо всякого уважения:
— Ты сначала освободи людей из плена; накорми; размести, а потом агитируй и приказывай! А пока это сделал я. Так что заткнись, иначе выведу тебя из лагеря и пристрелю где-нибудь — чтобы не мешал мне! Ты меня хорошо понял — агитатор?
«Начальник» сверкнул глазами но промолчал… Хлебну я ещё с этими умниками горя… И это не там — в Барановичах с бригадой в 3500 человек: здесь будет поболее — тысяч сто — сто пятьдесят… Надо заранее застолбить себе участок поближе к окраине: эти наверняка придут нас «раскулачивать»… А если ещё пришлют кого из Центра, да с полномочиями… Это будет тот ещё геморрой…
Да — так и получилось: в каждом лагере находились и любопытные и начальники, пытающиеся сразу, из ничего, получить себе дивиденды! Разъяснял резко, а порой и грубо, чтобы на будущее знали: на мне где сядешь — там и слезешь. Хотя — вряд ли даже сядешь… Народ стал разбредаться по городу, но мои патрули — как и в Барановичах — стояли на страже закона. Где добрым словом; где недобрым, а где вообще зуботычинами! А самых ретивых — успокаивали пулей: я приказал — никаких послаблений, если не хотите умереть в расцвете сил: пленные сейчас озлоблены: подкормились чуток; силёнка появилась — вот они теперь и считают что все им должны! Не все конечно — единицы, но они могут увлечь за собой многих! В обед подкормил всех пленных горячим — жидким супчиком. Ещё ужином покормлю и всё — дальше пусть отцы-командиры думают… После обеда дождался — пришла делегация и с места в галоп: дай нам продовольствие — оружие они уже забрали сами из сараев Политехнического института, куда немцы свезли всё трофейное оружие с мест боёв и со складов.
Я со складов забрал только форму — моим она вскоре понадобится — может быть… Сейчас у нас — добротная немецкая форма, но выкрашенная в маскировочный летний камуфляж. Для начала осени ещё пойдет, а ближе к зиме — цвет надо будет менять. А потом и на чисто зимний, белый менять придётся.
— Вот здесь… — положил перед близь сидящим «начальником» листок бумаги со списком складов с продуктами и перечнем находящегося в них — мои бойцы завтра передадут вам в пользование. Этого хватит, чтобы кормить освобождённых пленных две-три недели. А дальше — будете думать… То, что я посчитал нужным вам дать — я дал. Остальное — возьмите сами — у немцев! Листок прошёлся по рядам до, как видимо, самого главного начальника и сидящего рядом с ним того самого военного: сейчас он сидел уже в приличной форме полкового комиссара: чистый, побритый.
Комиссар наклонился, прочитал список, переглянулся, пошептался с «начальником» и встал с возмущённым видом на лице:
— Товарищ капитан! Вы ведёте себя возмутительно! В то время, когда освобождённые бойцы и командира голодают — вы забрали себе продовольствие; держите у себя оружие, так необходимое для обороны города; не отдаёте для формирования сил обороны военную технику! В городе сформирован Совет обороны: вы обязаны передать командованию всё, что имеете и присвоили себе без разрешения Совета обороны — оно само определит куда, кому и где больше понадобится и оружие и продовольствие. В том числе и ваше!
Вот оно даже как! И моё, значит тоже? Уточним — может я не понял:
— И моё тоже, говорите? — переспросил удивлённо и продолжил:
— Это что же — как в той поговорке: жену отдай дяде, а сам иди к бляди?! Вы, значит будете распоряжаться тем, что я и мои бойцы добыли в бою у немцев ценой жизней своих товарищей!
— Я довожу до вашего сведения: передайте все Совету обороны города и переходите со своим подразделением под его командование, иначе вы будете арестованы и осуждены за ваше самоуправство — если не сказать больше, по законам военного времени! — жестко закончил своё выступление полковой комиссар, властно глядя на меня. Я даже растерялся на несколько секунд: это они говорят мне? МНЕ?! ЭТО они говорят МНЕ! Ярость заклокотала во мне; взметнулась к голове, застилая разум кровавым безумием:
— УБЕЙ! УБЕЙ ИХ ВСЕХ! — заревела она в голове разъярённым зверем! Да что же мне ВСЕХ таких убивать?!
Уймись! — рыкнул в ответ на кровожадное требование — на всех таких патронов не хватит! Я их лучше на немцев потрачу!
А скольких он в землю положит — не думаешь! — не унималась ярость. Её правда, но уж слишком я легко стал распоряжаться чужими судьбами! Понимаю — это во мне от ведьмака, но всё же… «Придержу коней», но вот попугать… — попугаю: посмотрю, каков они на испуг… Опираясь руками на стол медленно поднялся, подавшись вперёд к сидящим, напрягшимся от моего движения. Есть от чего: лицо перекошено яростью; глаза «мечут молнии»; рука потянулась к кобуре…
— Это вы меня собираетесь арестовать?! Это вы меня собираетесь судить! Уже забыли — кто вас из плена освободил? Забыли — кто город от немцев отбил! Ещё и суток не прошло, а вы уже воспряли духом, как птица Феникс из пепла?! Совет создали, командовать начали…
— Что — как должности меж собой поделили так на командирские пайки потянуло?! — продолжал рычать я. — А что вы сделали для освобождённых из плена бойцов? Может вы их накормили, одели, разместили; по взводам, ротам, батальонам распределили?! — преодолевая вновь подымающуюся из глубин клокотавшую в груди ярость, с трудом выдавливал из себя слова, чтобы не сорваться…