Путь на врата. Нашествие Квантовых Котов.
Шрифт:
— Ферди! — выдавила наконец я из себя, — Все, что я хотела сказать… Видишь ли, я хотела сказать… Что, Эми?
Она появилась в проходе.
— Вас хочет видеть миссис Кеннеди! — сказала Эми.
— О дьявол! — выругалась я.
В трубке послышался смешок.
— Я понял! — сказал Ферди. — У тебя гости! Ладно, дорогая, сейчас я паркуюсь у клуба… ты, наверное, слышишь гудки? Давай поговорим позже! О’кей?
— Хорошо, милый! — расстроенно произнесла я… но, слава Всевышнему, день еще не закончился. Тут пришла Джеки и сказала, что подвезет меня на ужин.
— Простой
Я с радостью приняла приглашение.
На самом деле это не было „семейным ужином“ — из детей не было никого, даже занимающихся политикой, хотя за столом сидел главный помощник Джека Кеннеди с супругой. И был также наш старый приятель Лаврентий Джугашвили. Хорош хозяин — любезен и гость! Но тем не менее, увидев его, я поразилась. Мое присутствие становилось более понятным: ведь Лави был один, а Джеки не любила неуравновешенный стол.
— Нет, милая Найла! — сказал он, галантно поцеловав руку. — На сегодня я холостяк! Ксения улетела в Москву, чтобы убедиться, что дочка регулярно принимает витамины и посещает школу.
— У нас будет обычный непринужденный ужин, — сказал сенатор, — поскольку всем нам нужно встряхнуться! Альберт! Подберите что-нибудь из напитков для миссис Боуквист!
Это было не просто роскошью! Ферди так же богат, как и Джек Кеннеди, но, когда мы устраиваем семейный ужин, мы не проводим его в большом зале с дворецкими, подающими блюда. Обычно мы ужинаем в столовой, и повар Ханна ставит перед нами блюда. У Кеннеди все по-иному. Мы выпили коктейли в гостиной, где на стене висели портреты грех покойных братьев сенатора. Вина были в родовых бутылках, и столовое серебро было золотом!
На самом деле, все было так, как сказал Джек Кеннеди. Мир снова сделался реальным. Это было нечто вроде маленького ужина, каких у меня сотни в год. Говорили о погоде (надвигается ураган и ожидаются дожди), о школьном классе дочки Лави, и о том, как поистине великолепно я играла Гершвина, какая жалость, что выступление было прервано!
Посол Советского Союза взглянул на меня (красивое русское лицо было в восхищении от моей одежды), весело провел глазами по цветам на столе, еде и винам. Лаврентий мне всегда нравился: отчасти потому, что действительно получал от музыки наслаждение. И не всегда от такой, какую я понимала.
Как-то мы ездили слушать гастролирующую у нас труппу из советской Грузии — пятьдесят приземистых смуглых красавцев мычали песни-капеллы (это больше походило на рев, каждые несколько секунд прерываемый возгласами „хай“ и „хэй“). Мне это не по вкусу, но глаза Лави были затуманены, как во время Второго концерта Прокофьева (изумительно музыкальный, но часть аудитории находит его трогательным).
Почти час мы старательно уходили от темы вторжения иных Штатов и особенно от моего Дома.
В этом немало усилий прилагала Джеки. Она и миссис Харт рассказали забавную историю про то, как Пэт Николсон хотела вступить в группу кантри-вестерн, а мисс Хелис, у которой в Южном методическом университете был любовник-тенор, хотела ее разоблачить. Когда мы приступили к курице и дикому рису, Джеки, посмотрела на меня и сказала:
— Нам нужно раскачать остальных, Найла. Может быть, вы исполните нам что-то вроде Берга?
Сенатор пошевелился: очевидно, его снова беспокоила спина.
— Берг? Это такое пронзительно писклявое? Вам это и в самом деле нравится, Найла?
Хорошо, концерт Берга не нравится никому. Это все равно что любить слона. Нравится вам или нет, вы вынуждены за ним ухаживать. Но я хотела исполнить лучшую его часть. Дома я не могла это сделать, ведь чикагский Оркестр-Холл не подходит для такой вещи. Он хорош, скажем, для Бетховена или Брюса — они так ритмичны и мелодичны, что оркестр даже не слушает себя. Но для произведений, подобных Бергу, акустика оркестрового зала не годилась.
Когда я объясняла это Джеку Кеннеди, я отметила, что он не слушает: глаза смотрели в упор, но пронизывали меня насквозь, и он рассеянно помешивал вилкой рис. Я решила, что это из-за спины. Как и Лави…
— Ах, сенатор! — вмешался он с добрым юмором русского медведя, — Почему вы не едете в Москву показаться нашим врачам? Наш медицинский институт имени Джугашвили — в честь деда, а не меня — имеет лучших в мире хирургов!
— А что, разве они могут поставить мне новую спину? — проворчал Кеннеди.
— Пересадить спину? А почему бы и нет? Доктор Азимов — лучший трансплантатор в мире! Он пересадил триста восемьдесят пять сердец, не говоря уже о печенках и яйцах. Я не знаю всего точно, поговорим в Москве, когда пройдет первая в мире успешная пересадка геморроя… Ицек сделает это!
Засмеялась я, улыбнулась и Джеки. За столом смеялись все, кроме сенатора. Он едва улыбнулся, — но улыбка тотчас потухла на его губах.
— Сожалею, Лави! — сказал он. — Но боюсь, что сегодня мое чувство юмора работает не очень хорошо! — Он положил вилку и повернулся, — Гэри? Вы сказали, что привезли Джерри Брауна? Я имею в виду нашего…
— Да, сенатор! Его нашли в штате Мэн, но полет задерживается из-за плохой погоды.
Сенатор состроил на лице гримасу, потирая свою спину.
— Из-за погоды, говорите? — сказал он и махнул дворецкому для смены тарелок. — Господь знает, что сделает Браун! Я думаю, наш Джерри хотя бы подскажет о своем коллеге-двойнике.
К разговору присоединился Харт:
— Я хочу лучше понять действия этих ребят. Может быть, нам стоит набрать их двойников и нанести ответный удар?
На меня никто не взглянул, кроме Джеки.
— Найла! — сказала она, — Вы, конечно же, знакомы с Домом Де Cora?
И я поняла, зачем пригласили именно меня: не говоря открыто, Джеки дала мне почетный статус его жены… или невесты. Лучше она и не могла ко мне обратиться, ведь репутация Дома стала абсолютно туманной.
Она продолжила:
— Я считаю, вы разговаривали с Де Сота, прежде чем он уехал в Мехико.
Тактична! Конечно же, проболтался помощник Дома!
Интересно, он что-нибудь говорил о причинах?
Я заколебалась: