Шрифт:
Глава первая
Каждый имеет право убивать и быть убитым, – медленно, останавливаясь на каждом слове, перевел Горбик.
– Там так и сказано – убивать? – поднял брови Изольд. – По-моему, вы ошиблись, профессор. Там сказано – любить и быть любимым…
– Если вы, юноша, полагаете себя большим специалистом по языку наюгири, то переводите сами!
– Не обижайтесь, профессор, – вмешался Кромин. – Изольд шутит. У него, понимаете, такие шутки.
– Шутки я понимаю, – кротко ответил профессор. – А вот если я попробую там… – он указал куда-то вверх, хотя они уже не были на орбитальной станции, где шар планеты висел у них над головами, а переводили
Он опять щелкнул и икнул. Потом строго посмотрел на ухмыляющихся Изольда и Кромина, засмеялся и махнул рукой.
– В переводе на терранский, – сказал Горбик, отсмеявшись, – звуки, которые я перевел как «убивать», можно перевести еще и как «составить пару уходящему», «быть поглощенным без уничтожения», «быть уничтоженным без истребления» и так далее.
– Где же это у них записано? – спросил Изольд.
– Я же говорил, нет у них письменности, – Горбик потер переносицу. – Свод знаний и законов передается изустно, с помощью весьма своеобразных легенд, преданий и наставлений. А то, что вас заинтересовало, – из свода, который мы назвали бы Конституцией. Основным законом.
– Вот значит как, – задумался Изольд. – Помнится, у нас было оружие, коллега Кромин. Интересно, багаж уже доставлен?
– Меня это тоже вдруг заинтересовало, – ответил Кромин.
Он подключился к коммуникатору и спросил дежурного техника о багаже. Техник сообщил, что никакого багажа не поступало.
После этого Кромин, а затем Изольд высказали все, что они думают о бардаке во всей Вселенной, в этой отдельно взятой галактике, именно в этом звездном скоплении и конкретно на этой клятой планете. А когда Изольд заметил, что за такие шуточки какой-нибудь не очень повязанный путами гуманизма представитель Федерации Гра разнес бы всех на атомы, Горбик усмехнулся и предложил им не горячиться.
– Я не такой опытный путешественник, как вы, – сказал он, – но я внимательно изучал инструкции, пока кое-кто ухлестывал за девицами из медицинского отсека. Это научная миссия, а не активный контакт. Не забывайте, что и меня с большим трудом они согласились принять. Если бы не их желание выучить терранский…
– Да еще и немного познакомиться с технологиями, – прищурился Кромин.
– Ну, это не по моей линии, – отмахнулся профессор. – Все, что мне причитается, – торжественная встреча, банкет, общение с местной научной элитой, а потом – лекции, студенты, в свободное время языковая практика при осмотре местных красот в сопровождении местных красоток. Не впервой… А что касается багажа, – Горбик брезгливо оттянул ткань комбинезона, – так одним из условий контракта является полное отсутствие предметов, дающих представление о технологии. Нам придется оставить здесь всю нашу одежду.
– Что ж, – пожал плечами Изольд. – В чужой арсенал со своей пушкой не ходят.
– Голыми мы приходим и в этот мир, – отозвался Кромин.
Дверь карантинного помещения беззвучно скользнула вверх, складываясь гармошкой, и перед ними появились обитатели мира Наюгиры. Отличить их от представителей многоликой земной расы смог бы, пожалуй, только весьма образованный и многоопытный гуманолог.
Несколько мгновений длился обмен испытующими взглядами:
Вошедшие были примерно одного роста и телосложения и одеты были почти одинаково – если говорить о фасоне: они носили длинные, до колен, свободно падающие и лишенные рукавов… кафтаны, что ли, или, может, все-таки жилеты, под которыми виднелись рубашки с глухими стоячими воротниками – у двоих салатного цвета, у третьего – белого. Брюки – того же темно-серого цвета, что и кафтаны – плотно облегали ноги.
Кромин заметил, что у тех, кто в салатных рубашках, ткань одежды была погрубее, рыхлая, а не гладкая, отсвечивающая, как у третьего. Зато на них были узкие пояса с коваными пряжками и кольцами на боку. «К таким кольцам, – подумал Кромин, – очень удобно подвешивать ножны». Главное отличие заключалось, впрочем, не в этом. Если лица двоих были совершенно неподвижными и взгляды ничего не выражали, то физиономия третьего находилась в постоянном движении. Кроме того, руки его были свободны, а те двое держали по объемистому мешку. Они поставили свою ношу на пол.
Обладатель белой рубашки мягкими, плавными шагами двинулся к гостям, остальные вернулись к дверному проему. Остановившись в двух шагах, наюгир приподнял руки, обратив раскрытые ладони вверх; на лице его возникла исполненная доброжелательности улыбка, тонкие губы широкого рта шевельнулись, и он заговорил, переводя взгляд поочередно с одного на другого и третьего из прибывших.
Изольд и Кромин вопросительно глянули на Горбика, ожидая перевода. Профессор выглядел растерянным.
– Что такое? – спросил Кромин вполголоса. – Мы оказались не на той планете?
Горбик нахмурился и так же тихо ответил:
– Ничего не могу понять. То ли у него дефект речи, то ли это какой-то диалект… Общий смысл улавливаю: поздравляет с прибытием, и тому подобное. Но…
Вздохнув, Горбик повернулся к улыбающемуся наюгиру и заговорил, тщательно, раздельно щелкая, икая и присвистывая. И с каждым звуком улыбка наюгира менялась, а в итоге лицо его выразило нечто вроде изумления. Кромин заметил, что в неподвижных взглядах свиты мелькнуло что-то вроде усмешки или даже презрения. Но он не был специалистом по мимике наюгиров и счел, что это ему показалось.
После того, как Горбик произнес весь заранее заготовленный текст и умолк, наюгир, чья улыбка теперь снова выражала глубокое доброжелательство с какой-то примесью, быть может, сожаления и даже извинения, произнес нечто, точно так же не понятое профессором, как и все предыдущее. Затем, не поворачиваясь к свите, наюгир приподнял правую руку и чуть шевельнул ею.
В следующее мгновение стоявший у двери справа подхватил с пола мешок, приблизился к Горбику, опустил свою ношу перед ним, сделал движение головой и, пятясь, вернулся на свое место.
Наюгир, который, судя по всему, был руководителем «комитета по встрече», как его про себя обозвал Кромин, указал Горбику на мешок и издал еще несколько звуков.
Горбик вежливо улыбнулся в ответ, кивнул и, нагнувшись, извлек из мешка что-то красное, мягкое, блестящее, сложенное в несколько раз. Встряхнув, развернул. Это было что-то вроде мантии – традиционной, профессорской, какие и на Земле кое-где носили по сей день. Вслед за мантией последовал головной убор – высокий цилиндр без полей того же, что и мантия, цвета. И, наконец, какой-то свиток.