Путь Никколо
Шрифт:
Феликс уставился на него.
— Но с какой стати Медичи делать это?
Убрав бумаги, Николас расплатился с хозяином таверны.
— Они всегда так делают. Сбор долгов — это их основное занятие. Так они действуют и с папскими кредитами. К тому же, они передо мной в долгу. Я придумал для них шифр, который не сможет расколоть никто на свете, включая меня самого.
Феликс все так же тупо смотрел на него.
— Ты хочешь сказать, что Медичи заплатят нам все те деньги, которые задолжал Жаак де Флёри?
— Ну да, по крайней мере, то, что он признал из этих долгов. Мы ведь здесь именно за этим, не так ли? Собрать деньги, чтобы возродить твою компанию. Вот почему я никак не
— А я думал, это потому, что…
— Да, и поэтому тоже. Но не думай об этом на людях, — оборвал его Николас. — Пойдем Пигелло и Аччерито ждут тебя.
Палаццо Медичи оказался длинным, низким зданием с рядом причудливых окошек над неким подобием крепостной стены, сложенной из квадратных каменных блоков. Феликс был уверен, что им, по итальянской традиции, предложат вина, охлажденного в медной градирне, но здесь, на галерее, еще вовсю шли строительные работы, так что вино все равно превратилось бы в грязь.
Их встретил Пигелло Портинари, внешне очень похожий на Томмазо, но одевавшийся явно у совсем другого портного, что и неудивительно, когда становишься поставщиком и банкиром герцогского двора У него был скошенный лоб и мешки под глазами. К тому же он оказался лысым, как лекарь Тобиас, но лысину скрывал под прямоугольной шапочкой с заостренным верхом, похожей на таблетницу; по причине жары, из одежды на нем не было ничего, кроме короткой туники, рубахи и шоссов. Низко висящий пояс был призван скрывать наметившийся животик. Феликсу он понравился с первого взгляда.
Мессер Пигелло также был чрезвычайно рад, что мессер Феликс почтил его личным визитом, и проводил их в свой кабинет. На столе, заранее приготовленная, лежала шкатулка с серебром от месье де Флёри, которую прошлой ночью доставил ему на хранение Никколо, но теперь месье Феликсу надлежало самому все проверить. Сюда же следовало добавить и еще несколько новых счетов из герцогской канцелярии. А это — те самые долговые расписки, о которых говорил Никколо?
Феликс заметил, что он использует арабские цифры, быстро производя подсчеты на клочках бумаги, и то же самое, проверяя его, делал Николас. На самих счетах, впрочем, суммы были проставлены куда более внушительными римскими цифрами, подделать которые гораздо сложнее. Аччерито, второй брат, вскоре присоединился к ним, и Феликс был рад, что ему больше не нужно делать вид, будто он участвует в подсчетах, и принялся дружески болтать с новоприбывшим. К тому же он и без того видел достаточно. Трудно сказать насчет всего остального, но, по крайней мере, Николас не обманывал его. Напротив, он Феликса обогащал.
Они не задержались надолго, но, все же, покончив с делами, полакомились засахаренными орехами и выпили очень хорошего вина, поданного в тяжелых кубках, снаружи украшенных неким подобием апельсиновых долек. Мессер Пигелло, кланяясь одновременно Феликсу и Николасу, сказал несколько лестных слов относительно замужества демуазель де Шаретти, а также заметил, что, несмотря на печальные известия о пожаре, компания под столь умелым руководством, несомненно, будет и впредь набирать силу.
Новости разносились быстро. Тема, столь болезненная дома, в этой деловой обстановке свелась почти к безделице. Феликс лишь едва кивнул в ответ, а Николас пробормотал слова благодарности, прежде чем разговор перешел на другие вопросы. Насколько помнится Феликсу, он пытался прислушиваться и вникать в любезный обмен мнениями по поводу восточных рынков шелка. Поскольку китайские шелка стали большой редкостью, то в Константинополе этот товар был сейчас в особой цене. С Хиоса им можно было торговать где угодно. Флорентийский консул в Трапезунде сумел бы разбогатеть в считанные дни. Феликс понимал едва ли половину того, о чем они говорили. Но далее если бы дело не касалось его личных интересов, он все равно был бы благодушно настроен к любому человеку, который стремился делать деньги. Разумеется, у Медичи во Флоренции был свой botteghe. Марко Паренти, женатый на сестре Строцци, торговал шелком. А также флорентийцы Бьянки.
Те имена, которые Николас не упоминал при нем, пока ничего не значили для Феликса. Он слушал внимательно, но все же с радостью согласился проследовать за мессером Аччерито, дабы тот показал ему еще не достроенный дворец. На него огромное впечатление произвели росписи на стенах и потолках и то, что снующие повсюду писцы и секретари не обращали на это ни малейшего внимания. Николас, как оказалось, уже прощался с их гостеприимным хозяином и улыбался, показывая глубокие ямочки на щеках.
— Просто поразительно! — воскликнул он. — Герцог даже мне говорил об этом. Вы не знали, что он желал получить обученного страуса?
— Нет, — покачал головой Пигелло. — Я ничего не знал, пока не получил известия от Томмазо. Судя по всему, за этим животным пришлось посылать в Испанию.
— За птицей, — поправил Феликс, переводя взгляд с Николаса на Пигелло.
— И, похоже, доставка каким-то образом сорвалась.
— Кораблекрушение, — пояснил Николас. — И, к несчастью, последовавшие судебные иски. Но насколько мне сообщили, птица сейчас жива и здорова.
Вопрос сей, похоже, не слишком тревожил Пигелло.
— Я уверен, что мессер Строцци и мой брат посодействуют тому, чтобы этот страус все же попал в Милан. Разумеется, любая помощь, оказанная вами в этом вопросе, будет оценена очень высоко.
— Благодарю за доверие, — промолвил Николас. — Но у меня очень много других забот. И последнее, чего мне хотелось бы, это лишить мессера Томмазо заслуженного торжества Доставить страуса в Брюгге живым и невредимым, а затем вручить его герцогу Франческо как дар от герцога Филиппа — это прекрасное достижение.
Уже выйдя на виа деи Босси, Феликс пробормотал:
— Страус.
— Да? — переспросил Николас.
Он с легкостью пробирался в потной толпе, пригибаясь под навесами, а когда ему попадалась навстречу хорошенькая девушка, то задорно улыбался ей.
— Медичи слыхом не слыхивали ни о каких страусах, — заявил Феликс. — Мессер Чикко о нем тоже ничего не говорил.
— Верно, — подтвердил Николас у него из-за спины.
Он вынырнул из ближайшей лавки с тремя апельсинами и на ходу принялся жонглировать ими, отвлекая от болтовни пестрые стайки домохозяек, а также заставляя оборачиваться нарядных вельмож и торговцев, и священников, парящихся в рясах, слуг и поденщиков, разносчиков и детей.
Двое мужчин, игравшие в шахматы на балконе, воззрились вниз, когда апельсин поднялся в воздух прямо к ним, а затем упал обратно.
— Но ты же сам привез Томмазо депешу, где утверждалось, будто герцог хочет его получить?
— Да, — подтвердил Николас.
Три собаки, верно, следовали за ним, и гурьба ребятишек.
— Так значит, ты все придумал? Ты сам сочинил всю эту историю? И никто не хотел никакого страуса?
— Глупости, — парировал Николас. — Я его хочу. Томмазо хочет. Лоренцо хочет. И как только я сообщу канцелярии о его прибытии, то герцог захочет тоже. А если потом он окажется никому не нужен, мы разыграем его в лотерею, как твоего дикобраза. Мы припряжем его к водяному колесу, чтобы он съел все ведра. Мы заставим его бегать внутри Журавля. Он у нас будет осушать каналы. Винрик сможет хранить в нем свои деньги. У каждого должен быть свой страус Или апельсин. Лови!