Путь олигарха
Шрифт:
Когда же лицо этого котигорошка освещала улыбка – это был рубаха-парень, тамада на грузинской свадьбе, впрочем, с хитрецой в умных, зорких глазах.
– Ну что, ребята, – через некоторое время сказал главарь, – спектакль начинается. Еще раз предупреждаю: действовать строго по сценарию, как мы с вами отрабатывали. Говорить как можно меньше. Ваша задача – играть лицом. Никакой отсебятины.
– Обедать когда будем? – буркнул один из молчунов. – Почти сутки не жрали.
– Когда позовут, – спокойно ответил шеф. – Злее будем. А пока, Валентин Степанович, гони машину в тень, но так, чтобы пушку было
Но прежде чем идти к народу, здоровяк подошел к машине, открыл заднюю дверцу и чуть больше выдвинул на всеобщее обозрение приклад автомата.
– Вот так будет лучше, – сказал сам себе главарь и любовно погладил дерево приклада.
– А не сцапают нас раньше времени за это? – спросил один из спутников.
– Для того, чтобы сообщать в милицию, надо точно знать, что это боевое оружие, – быстро парировал сомнение главарь.– А вдруг это всего лишь детская игрушка?! Сейчас милицию на мякине не проведешь, и она на первый попавшийся звонок не поедет, у них этих звонков каждый день несколько десятков, а бензина нет. Кроме того, все нужные люди предупреждены, все схвачено и все оплачено, ясно? Идем.
В магазине было полно людей: отоваривали зарплату за апрель. Завидев приближение троицы, народ сперва взволнованно загалдел, зашелестел шепотом осенних листьев, а потом затих в неспокойном ожидании. Командир зашел в магазин разудалой походкой Стеньки Разина, эдаким хватом, остановился, картинно подбоченясь, широко, уверенно, снисходительно улыбнулся.
– Здорово, мужики! Что продаем, что покупаем?
Народ безмолствовал, не ожидая ничего хорошего от подозрительной кампании: в городе уже вовсю шли бандитские разборки, во время которых попадало и правым, и виноватым. Мужиков в магазине – два-три человека, остальные – женщины. Все делали вид, что озабочены исключительно очередью. Наконец из толпы кто-то мрачно произнес:
– Ничего не продаем, ничего не покупаем. По-лу-ча-ем, по талонам и спискам.
– Ясс-но, – протянул новоявленный Разин. – Военный коммунизм, значит. – Он окинул взглядом витрину, взял, не спросясь, баночку овощных консервов и продолжал в прежнем шутовском тоне:
– И почем нынче корм для народа?
– Не корм, а икра кабачковая, – назидательно поправила его шустрая старушка с лицом, сморщенным, как соленый огурец весной. И этот сморчок, плавающий в белой плесени своих волос, вдруг бойко и даже с некоторой коварной поддевкой спросил:
– А у вас, собственно, талоны есть? Это только для рабочих комбината.– В ее голосе звучало желание представить это унижение хоть какой-то льготой, хоть как-то поднять стоявших в очереди.
– Бабуля, не пыли, – равнодушно сказал Стенька, продолжая рассматривать и читать этикетку.– Ик-ра ка-ба`ч-ковая, – медленно произнес Разин, делая ударение на втором «а» в слове « кабачковая», отчего название продукта получало непристойный смысл. – А насчет талонов, хорошая ты наша, – непринужденно ответствовал незнакомец, – то скажу, что когда мы купим эту вашу халабуду, то отменим всякие талоны. Так, ребята? – он лениво обернулся к своим. Те молча и медленно кивнули.
– Так сколько же стоит эта баночка? – Разин вопросительно посмотрел на продавщицу, похожую на жрицу храма, в который нечаянно заглянули непрошенные гости другого вероисповедания. Она, не отвечая, величественно подала прейскурант цен, который теперь назывался прайс- листом. Посетитель мельком пробежал помятый листок и с неподдельным удивлением воскликнул:
– Господа! Да вы живете в затерянном мире! В Киеве лет пять нет уже таких цен!
– Зато в Киеве есть деньги, – кинул кто-то из очереди.
– Деньги будут и очень скоро, – уже совсем другим тоном, веско и многозначительно сказал крутой незнакомец и вышел, позвякивая болтающейся цепурой.
Возле машины уже вертелось несколько зевак: все-таки в 1995 году новый или почти новый « Мерс» был еще в диковинку. Завидев хозяев, все мгновенно исчезли.
– Так-так, – удовлетворенно протянул главарь, наблюдая эту сцену,– схема работает. Теперь можно идти дальше.
После ухода из магазина чужаков там опять, как не раз бывало, возникло что-то вроде митинга. Посредине стал мужик лет сорока пяти с таким серым, изможденным лицом, с такими глубокими морщинами, как будто он сошел с давнишнего плаката, изображавшего тяжелое положение пролетариата в царской России. Он был явно под хмельком.
– Вас всех купят, как скотов, а потом выгонят на улицу, как бродячих кошек, – кричал мужик. – Вы посмотрите, какие они морды наели, а нам хлеба не на что купить.
– Пить надо меньше, – крикнула одна из женщин.
– Пью, потому что не могу спокойно смотреть на это блядство.
– А ты где раньше был?
– Там, где и все. В жопе. Кто против Союза голосовал – теперь расхлебывайте.
– Они хитро вопрос поставили: не против Союза, а кто за независимость Украины, – кричала тетка. – А кто будет голосовать против независимости? – То-то и оно. Кто же знал, что так повернется? Обманули народ.
– А ум зачем вам даден? – не унимался прообраз царского пролетариата.– Просрали нашу власть, теперь будете лизать свою икру кабачковую с ихней задницы. Где этот хрен заработал на такой « Мерседес»? Ему чуть больше тридцати, а он уже какой крутой. Вишь, теперь он на комбинат замахивается? За какие такие шиши? А болт завода Петровского ты не хочешь?
– И купит, будьте уверены. Я слышала, что винзавод уже купили, – кликушествовала еще одна.
– Ну и пусть покупают, – отвечала ей третья.– Значит, грамотные люди, если деньги есть; значит, умеют вести дело, не то, что наши. Купят – и себе заработают и нам дадут заработать. Нам много не надо. Дай хорошую зарплату – и называйся хоть ангелом, хоть чертом.
– Больно ты умная! Кто о тебе собирается позаботиться? Им бы свой карман набить, а там трава не расти, – возмущались из толпы.– Понавезут своих, а ты будешь грузить песок в Цюрупинске.
Жертву подневольного труда постепенно оттеснили с центрального места, но он продолжал пьяно ворчать про себя. Но кричали другие.
– Не так страшен черт, как его малюют. Нам нужны богатые люди, хватит нищету плодить. Богач, он и в Африке богач, он десять обедов не съест, что-то и нам достанется.