Путь олигарха
Шрифт:
– Галина Михайловна, что ж вы признаний таких горячих не слушаете?
– Да ну его,– без юмора ответила главная заготовительница.– Это он у вас двенадцать лет, а я его помню еще с курчавыми волосами. Сорок лет одно и тоже. Хоть бы пластинку сменил. – И сразу к Борису:– вы ближе к начальству – что слышно? Будем работать? Со всех перевалок звонят, люди волнуются. Соляру для дизелей надо уже завозить; ремонты и все прочее. А у нас ничего не делается. Дождутся: деньги появятся, а сроки уйдут.
Кущенко тяжело вздохнул.
– Михайловна, темный лес. Сами сидим, изнываем от безделья. Хотелось бы вас чем-то порадовать,
– Ты, лоботряс,– гостья, наконец, повернулась к старому приятелю.–Ты помнишь, как в сорок четвертом было? А все-таки сезон сделали. Тогда все от нас зависело, а теперь…– она развела руками. – Ничего не понятно. Войны нет, бомбежек, пожаров, землетрясений нет, а комбинат стоит. Такой гигант! Кто в этом виноват, кто заинтересован, кому это выгодно? – спрашиваем другу друга и не находим ответа.
– Мы тогда, Михайловна, молодыми были, – вдруг с дрожью в голосе сказал Полонский.– И работали, как звери, как заводные. Не по приказу, как говорит сейчас некоторая контра, а от души.– Полонский старческим, дребезжащим, беспомощным фальцетом затянул: «Комсомольцы, беспокойные сердца, комсомольцы. Все доводят до конца…» – поняв напрасность демонстрации былой мощи, Сергей Васильевич опять перешел на шутливый лад:– а теперь конец где-то прячется – не найдешь.Но, Михайловна, лапушка, я все равно тебя люблю.
– Ты и перед смертью все одно талдычить будешь, глупостник,– сказала женщина, уходя, и хлопнула его по лысой голове.– В молодости смелости не хватало, а теперь разошелся,– в ее голосе слышалась теплота старого соратника.
– Вот так, Васильевич,– шутливо-капризно надула свои красивые, пухлые еще губки, Ниночка,– женщин из других отделов любим, а к своим только цепляемся. Все, не подходите ко мне больше.
– Ну что ты, Ниночка, – заворковал Полонский,– это же старая калоша, а ты у нас розочка, цветочек…мм,– он снова изобразил пламенный поцелуй.
–Все,ребята, – решительно сказал Кущенко,– заканчиваем балаган. Все за работу. Нет работы – ищите, придумывайте себе занятие, читайте техническую литературу, повышайте уровень. Сергей Васильевич, насчет вас я передумал: идите на склад и разбирайтесь со специями. Что еще пригодится – в одну сторону, где истекли сроки хранения – в другую, потом составим акт. Андрей с Денисом вам в помощь. Только не загоняйте их приказами – я вас знаю.
–Будет сделано, шеф. Ану, ребята, давай строится. За мной…
Только за уходящими закрылась дверь, как задребезжал внутренний телефон. Звонил Бидуля.
– Только от директора. Он и мы все на седьмом небе. Вчера вечером поступили деньги.
– Сколько?– затаив дыхание, спросил Кущенко.
– Двадцать миллиардов. Пока. Только под производственную программу, да и то не под всю. Много позиций бизнесмен сократил как неперспективные.
– Подождите, сколько это в долларах? С этими миллиардами ничего не поймешь. Скоро на триллионы перейдем. На калькуляторе уже цифр не хватает.
– Подсчитаешь сам. Люди от тебя уже ушли? Ладно, собирай всех ко мне на 14.00. Все, процесс пошел.
–Есс, –Борис сжал кулаки и тряс ими в воздухе, вне себя от радости, что теперь не надо придумывать себе занятие или валять дурака.
На комбинате царило приподнятое настроение. Все обнимали и поздравляли друг друга чуть ли ни с праздником. Старики утверждали, что подобные чувства люди испытывали в1944году, когда освободили Днепровск, и в день Победы.
Задвигались, заскрипели, заработали шестеренки огромного, но уже начинающего ржаветь механизма. Словно живой водой окропили комбинат, и он, как сказочный богатырь, встал, расправил плечи, вздохнул всей своей полной грудью и пошел, пошел, пошел, постепенно ускоряясь, как поезд, уходящий со станции, где он выбился из графика и теперь стремящийся сократить отставание. Полетели снабженцы, окрыленные возможностью закупать нужное без унизительных просьб и проверок на платежеспособность; активнее заработали ремонтники, сознавая необходимость и важность своего труда. Веселее пошла работа в транспортном цехе: то и дело из гаража выезжали машины самого разного назначения и сновали по бесчисленным закоулкам комбината, наполняя его жизнью.
Даже в отделе сбыта закипела работа. До этого директор придерживал самую дефицитную продукцию, надеясь подольше растянуть срок, когда можно получить живые деньги на самые неотложные нужды комбината. Теперь острой необходимости в такой рассрочке Кирилюк не видел. И повезли по всей стране грузовые поезда и тяжелые фуры вкусную, сочную продукцию комбината.
Отдел сбыта, в котором хозяйничали две подружки-соперницы Ада Мироновна и Наталья Леонидовна, опять расцвел, как ландыши весной, опять зашумел, закипел страстями. Обе госпожи, как их называли заглаза покупатели,– типичное порождение развитого социализма, при котором главное для торговли – получить товар, или на языке торгашей, отовариться. Будет ходовой товар – будет план. А будет план – будут и премии, почет и уважение, знамена, ордена – весь набор социалистического поощрения. Передовикам прощались мелкие, а часто и крупные прегрешения, которые тянули иногда на несколько лет тюрьмы.
И наоборот, если нет плана – каким бы ты ни обладал прежним авторитетом, какие бы заслуги ни имел, какой поддержкой ни пользовался, ты долго при таком положении вещей не протянешь. Ада Мироновна Гончарук – крутая, плотно сбитая женщина бальзаковского возраста, идеально подходила для своей должности в условиях дефицита всего и вся.
Она не лишена была некоторой женской привлекательности, но постоянное сознание собственной значительности и важный, неприступный вид, с которым она несла свое начинающее полнеть от постоянной кабинетной работы тело, особенно возвращаясь от вышестоящего начальства, отпугивали от нее потенциальных поклонников, которых она подозревала в тайных намерениях получить доступ к товарному изобилию.
На свою внешность Ада Мироновна почему-то не рассчитывала и по этой вообщем-то надуманной причине постоянно пребывала в скверном настроении, что выражалось в повышенной крикливости и по отношению к покупателям, и по отношению к сотрудникам комбината и даже своего отдела; в одутловатости и серости лица, которое она не умела приукрасить косметическими средствами или не хотела, или не хватало на это времени, как бывает у деловых женщин.
Ее побаивались и клиенты, и комбинатовцы, и коллеги по отделу. Ада Мироновна ни с того ни с сего могла часто с такой угрюмой злостью наброситься на посетителя, что он потом долго думал, стоит ли еще раз соваться в отдел сбыта или можно как-то обойтись или обратиться в магазин, где можно взять то же самое, но с небольшой наценкой.