Путь плоти
Шрифт:
– Без мужика не боюсь, – шмыгает носом Лариса; слезы подсыхают – Без ребеночка боюсь. Но мне пока нельзя его…
Сделала паузу.
– Нельзя, понимаешь? Что-то не пускает, что-то говорит: нельзя.
Ребенок так ребенок…
Загородный доме Вадима и Лариса – поздний вечер.
– Пупсик, ты должен это сделать во имя нас. Представь, что мы с ней – одно целое. Постараешься? Вспомни свою базовую функцию. Ты – производитель.
Вадим еще какое-то время
Ольга шепчет:
– У меня шесть лет не было никого… Никого… Ты можешь представить, что сейчас творится у меня там?
…Их узаконенная оргия длилась часа полтора. Лариса ждала мужа.
– Как будто это и мой ребенок, понимаешь? Когда я училась в седьмом классе у нас родила кошка Груша. Так вот, собачка Муха просто с ума сходила, у нее даже молоко пошло, представляешь? Сядет рядом с Грушей, и смотрит часами, как Груша кормит, облизывает… И сама облизывала, когда Груша ее допускала. Оказывается, материнский инстинкт передается как насморк.
– Кто я теперь? – спрашивает Вадим.
– Гражданский муж моей лучшей подруги. Пусть Ольга живет в той спальне, хорошо?
– Пусть.
– Будет и у нас ребенок. Я просто разберусь в себе, в своих проблемах… У нас все будет как у людей, просто надо подождать.
– Я готов ждать.
– Ты у меня славный мальчик, и сегодня я тебя люблю. Сегодня я жутко хочу тебя. Я хочу тебя за все…
Лариса тянется к Вадиму, – и ее настоящее желание (такое редкое!) передается ему.
Прошла неделя, вторая…
Для влюбленных нынешнее утро прекрасно. Из спальни (теперь она Ольгина) сквозь неприкрытые двери доносятся сладкие стоны, голоса.
Ольга говорит:
– Я теперь без тебя не могу! Я даже не думала, что ты такой крепкий славный мужик… Настоящий самец.
– Я тоже! И как я раньше не понимал?
– Мы должны ей сказать об этом. Мы нашли друг друга, а при чем здесь она?
– Я не могу ей сказать об этом.
– Почему? Она же тебе говорит прямым текстом – можешь развестись. Она не жена тебе. Сколько ты будешь терпеть этот разврат? Этих инвалидов, калек? Я не знала, что она такая… как это называется?
– Апотемнофилия.
– Она мне никогда ничего не рассказывала. В общем, ты должен ей сказать: это наша судьба! Ты слышишь? Завтра же! Или я сама расставлю все точки!
…За окном дождливо и сумеречно. На душе у Ларисы скверно. Она расхаживает с сигаретой.
– Он мой! – говорит Ольга. – Мой, а не твой! Ты это понимаешь?
– Вполне.
– Оставь нас. Ты же все равно шлюшка, если сказать прямо. Он с тобой все равно не будет жить!
– Он так сказал?
– Я прошу не обижаться на меня и все простить. Понимаешь, я порядочная нормальная женщина. Я хочу ребенка и мужа. А ты красивая, ты еще найдешь себе кого-нибудь… Тем более ты много раз предлагала ему сама развестись. Ты говорила ему, что ты ничья?
– Да.
– Ты должна понять: у меня больше никогда не будет никого. Это мой единственный шанс.
– И он тебя любит?
– Любит. А куда ему деваться? Ты много чего сделала для меня хорошего, сделай еще… Последнее. Сделай меня счастливой.
– Мне вывозить вещи? – спрашивает Лариса. – Может быть, просто заколотить мою комнату?
– Нет, ты должна вывезти!
Она на взводе.
– Ты понимаешь, что это все очень серьезно и насмешки здесь ни к чему! Вывези вещи, иначе они будут напоминать нам про тебя. Нам будет казаться, что ты вернешься сюда!
– Да ты просто спятила от перетраха, подруга!
Ольга плачет:
– Лариса, уйди. Не мешай моему счастью, прошу тебя. Ну, исчезни! Я устала ждать! Больше шансов у меня не будет!
В своей фотостудии Лариса утром следующего дня рвет одну Ольгину работу… другую… потом жалеет. Просто снимает весь этот гламурный хлам и запихивает за шкаф.
Вадим все эти дни ночует в московской квартире – спит один на диване, не раздеваясь. И все-то ему снится какой-то многоэтажный дом…
В темном проеме открытого окна мелькает силуэт Ларисы с ребенком на руках. Ребенку года два или около того. В последнюю долю секунды Вадим успевает увидеть какой-то недобрый оскал Ларисиной улыбки… полет длинных волос, словно это ведьма… и все.
В пустом проеме окна только штора летает на ветру.
…Теперь надо подойти.
Он выглядывает и видит сверху на асфальте два белых пятна. Одно – побольше, другое поменьше – это ребенок. Копошатся какие-то жалкие инвалиды и нищие над трупами матери и ребенка, к ним подтягиваются новые, вся улица запружена инвалидами и бомжами. Чего-то они делят между собой, вступая в мелкие стычки…
Ну да, сорванные с шеи трупов золотые цепочки с крестиками. Ведь на трупах нет других драгоценностей, только это…
Какое мерзкое страшное зрелище!
Вадим гонит по Москве сквозь тающую ночь…
Вот тихий Афанасьевский переулок, здесь фотостудия Ларисы на первом этаже. Окна приветливо горят. По переулку ковыляет на костылях какой-то одноногий парень или мужик, издалека не разберешь. Вадим дает вперед, догоняет.
– Слышь, ты, хмырь… Ну-ка, поди сюда…
Инвалид довольно крепко поддат:
– Чего, командир?
Вадим, сплюнув, дает назад.
Он своим ключом отрывает дверь.