Путь прилива
Шрифт:
— Насколько я понимаю, вы впервые в летающих мирах.
В голосе Васли не было и тени снисходительности, улыбки.
— Денеб, — сказал Грегорьян. — Я где-то слышал, что у вас там строят оболочку.
— Да, кольцевую. Не полную сферу, а сферическую полоску в плоскости эклиптики, с полушириной то ли в один, то ли два градуса, точно не помню.
По всей видимости, Васли включил карманный проектор — в воздухе материализовался макроартефакт. Нет, денебец тут ни при чем; прошла секунда, и Грегорьян — чиновник — понял, что это просто шальная визуализация, побочный эффект плясунов.
— Чтобы согреть внешние планеты. У нас нет ваших природных ресурсов, нет ни Внутреннего круга, ни Срединных миров. Все, за единственным исключением, наши планеты непригодны для жизни. Поэтому мы решили пустить один из ледяных миров на постройку отражающего пояса.
Изображение выросло, теперь можно было различить сплющенные веретенообразные формы отдельных мирков, переплетение их орбит, сеть транспортных станций.
— Но этого же мало. Вряд ли такой пояс сделает внешние планеты обитаемыми.
— Нет, — согласился Васли, — поверь, это только часть проекта. Мы разжигаем ядра планет, имп-лодируем некоторые из спутников, чтобы создать нуль-переходы в солнечную хромосферу. В хромосферу Денеба.
Около внешних миров вспыхнули маленькие орбитальные солнца; близкие к ним участки ледяного пояса удвоили яркость.
Величественное зрелище потрясло Грегорьяна — и разъярило.
— Вот, что нам нужно делать! У нас есть силы, есть знания, не хватает только решимости захватить контроль, стать всемогущими, сравняться с богами!
— Мой народ — далеко не боги, — сухо заметил Васли. — Проект такого масштаба неизбежно приводит к войнам. Миллионы погибших, десятки миллионов беженцев, сотни миллионов переселенцев, насильственно изгнанных с насиженных мест, — попытка перестроить мир обошлась нам очень и очень дорого! Не думаю, чтобы ваш народ согласился пойти на такие жертвы, хотя лично я считаю их вполне оправданными. К тому же нам пришлось отказаться от многих хороших вещей, все еще сохранившихся в вашей культуре.
— Каждый когда-нибудь умирает. Изменение второй даты на кладбищенской табличке — или, тем более, в каких-нибудь там компьютерных файлах — представляет интерес чисто статистический. ~ Он окинул мысленным взглядом просперианскую систему. Унылый ком грязи, внутри которого таится самородок. Неограненный алмаз, тусклый и корявый. Непроросшее, заждавшееся живительной влаги зерно. — Имей я власть, разрушение миров началось бы уже сегодня, Я разъял бы Миранду на части голыми руками.
В мозгу Грегорьяна калейдоскопически мелькали неосуществленные возможности, он слышал бешеные удары своего сердца, чувствовал, как кровь мчится по жилам, туго, на разрыв вздувает фаллос. Накачивает, словно воздух из насоса — велосипедную шину.
— Я взорвал бы звезды — и построил бы из их ошметков что-нибудь более приличное.
В стене открылся рот, через секунду — второй, третий, десятый… Затем рты дружно захлопнулись и исчезли. Снова плясуны выплясывают. Он обтер мокрый от пота лоб, а белые копья все валились и валились с потолка и беззвучно протыкали пол и исчезали. И невыносимая духота.
Он зевнул, на мгновение открыл глаза и увидел еле тлеющий костер, а за костром — Грегорьяна. Голова волшебника сонно кивала, он все говорил и говорил. А затем он был снова в Лапуте, и оказалось, что он много пропустил.
— Васли. Вы, как я понимаю, знаете Корду. Он способен на убийство, так ведь? Он может убить человека, вставшего на его пути.
Пристальный взгляд безглазой маски.
— Он может быть безжалостным. Но кому это и знать, как не вам?
— Нет, вы мне скажите. Как вы думаете, способен он убить пять человек? Десять? Сто? Убить столько людей, сколько сумеет, пытать их — и все это ни за чем, просто чтобы получить удовольствие, чтобы знать, что он это сделал?
— Чтобы узнать это точно, вам нужно заглянуть в самого себя. — Все тот же голос — ровный, спокойный, без следа эмоций. — Я же думаю, что нет.
Теперь плясуны решили выжечь его череп, превратить серое вещество в серый пепел. И в тот самый момент, когда они набрали силу, взметнулись миллионами хихикающих хромированных блох, чтобы опрокинуть юного волшебника в беспамятство, появился ответ. Нет. Конечно же, нет. Личность, способная на такое, не будет похожа на Корду. Это должен быть гротеск, гиньольный монстр. До неузнаваемости изуродованный своими поступками или хотя бы помыслами. Некто совсем другой.
Он проснулся. Небо начинало уже сереть. Над головой громоздились огромные каменные массы. Спина ощущала мягкое дыхание темных, безжизненных улиц. За краем террасы, внизу, чуть угадывалась плоская, как стол, равнина с ртутными кляксами озер. На горизонте зловеще вспухали обсидиановые облака, змеились причудливые, как корень мандрагоры, молнии. Грома не было. А разве такое возможно? Неужели конец мира придет в полной тишине? Костер превратился в кучку остывающих, припудренных пеплом углей. Голова Грегорьяна свешивалась на грудь, из уголка рта тянулась вязкая ниточка слюны. Через несколько минут волшебник придет в себя, но пока что чиновник был единственной бодрствующей, самоосознающей личностью во всем Арарате. В животе самоосознающей личности стоял тугой, болезненный комок, во рту — словно табун лошадей ночевал.
Сзади, из невидимой, но все же — назло всем солипсистам — существующей глубины темных улиц послышались неуверенные, спотыкающиеся шаги.
Чиновник выпрямился. В Арарате царила мертвая тишина. Разве что прогромыхает по склону кусок коралла, сорванный ветром. Но этот звук был совсем иным, в нем чувствовалась некая целеустремленность. Чиновник развернул, сколько мог, голову и попытался увидеть. Вот вроде бы в черноте улицы пошевелилось что-то еще более черное. А может, и нет. Может, просто почудилось.
Металлический скрежет. И опять движение в темноте, движение неловкое и неуверенное. Что-то там такое было. И оно, это «что-то», направлялось к чиновнику.
Чиновник ждал.
Паукообразное существо двигалось не прямо, а каким-то нелепым зигзагом, непрерывно ощупывая дорогу одной из передних конечностей, словно слепой — тростью. Время от времени оно теряло равновесие и падало.
Сюда, мысленно молил чиновник, сюда; вслух он не произносил ни слова, боясь разбудить Грегорьяна. А может быть, из опасения, что нет тут никакого чемодана, что все это — очередная галлюцинация. Он затаил дыхание. Чемодан приближался.