Путь самурая, или Человек-волна
Шрифт:
Наконец, становился слышен соловьиный водопад.
Особенно зимой, когда камни покрывались тонкой наледью, звук падающих на них струй напоминал звонкие соловьиные трели.
И вслед за этим показывались красные пагоды монастыря.
Весной его стены окутывали лёгкой дымкой цветы сакуры. А осенью алел клен, и зацветала индийская сирень.
Сяку Кэн вместе с другими учениками из монастырской школы не раз пытался взобраться по стволу сирени, но напрасно – настолько он гладкий и скользкий, даже обезьяне не одолеть. Один лишь приятель
В ранний час Зайца, ещё до восхода солнца, провожая сына в школу, мама Тосико первая выходила из дому, высекала огонь и бросала щепотку соли на землю, чтобы отогнать злых духов. А затем спрашивала:
– Сяку Кэн-тян, не забыл ли ты взять с собой Дзидзо?
Это была небольшая деревянная фигурка защитника малолетних и покровителя путешественников. Дзидзо всегда заботился о Сяку Кэне. И на кладбище, и на месте казней.
Мама это знала, но всё равно долго глядела вслед, покуда ещё виднелась круглая голова сына с длинными прядями волос, связанными на макушке. Они колебались в такт шагам, и казалось издали, будто это маленькая райская птичка взмахивает крыльями, одиноко порхая над пустынной дорогой, мимо пруда, полного карпами, скрываясь в светлой бамбуковой роще.
Чистая земля
В монастырь входили через Большие южные ворота. Гулко стучали деревянные сандалии-гэта по мощёной дорожке, вдоль которой стояли каменные фонари. Вечером в них зажигали свечи, и фонари напоминали толстых светлоголовых карликов.
Чтобы пройти к Залу мечтаний, где с учениками занимался бритый и толстый монах-бонза, надо было миновать высоченную пятиярусную пагоду, украшенную позолоченными хвостами огромных рыб.
Сяку Кэн знал, что каждый ярус обозначает одно из пяти веществ, составляющих весь окружающий мир, – дерево, огонь, землю, железо и воду. А, кроме того, есть две могущественных силы, Инь и Ян, которые, сталкиваясь, дают всему движение и жизнь. Об этом тысячи лет назад говорил Будда.
Вот он и сам, пришедший с запада, сидит, скрестив ноги, на троне- лотосе.
Будду не беспокоят мирские тревоги и заботы. И жестом правой своей руки он призывает всех – не надо бояться. Смерть не страшна. По сути дела её нет, а есть цепочка перерождений. Душа человека приходит вновь и вновь в этот мир, чтобы стать лучше, освободиться и уйти, наконец, в Чистую землю, где нет никаких страданий.
Гигантский бронзовый Будда так просветлён и спокоен, как карпов пруд и бамбуковая роща. Глаз мудрости во лбу больше человеческой головы. Палец на руке длиннее папиного лука. А ноздри, как пещеры.
Однажды приятель Ушиваки каким-то непостижимым образом взобрался наверх, спрятался в ноздре, да и заснул. Может, он хотел проснуться уже в Чистой земле. Долго его искали, пока не услышали, как похрапывает Будда.
– Нама Амида буцу! – воскликнули бонзы, преклонив колена и ударив в медные гонги, – О, Будда Амида!
Ушиваки пробудился, но не мог спуститься. То голову свешивал из ноздри, то ноги. Пришлось монахам составлять две лестницы, чтобы достать его.
С тех пор Ушиваки только так и называли – Ноздря. Впрочем, он не обижался. У самого Ушиваки ноздри были хоть куда! Он запросто мог засунуть в одну целых три пальца.
– Не то чтобы я не мог спуститься, а просто Будда меня не отпускал, – рассказывал Ушиваки. – Когда я там спал, то понял, что всё в нашем мире едино. А сам Будда Амида – это бесконечный свет и бесконечная жизнь. Всякий, кто верит в него и исполняет заветы, после смерти возродится в Чистой земле, где вечное блаженство. Моя мама давно дожидается там меня и моих братьев.
Они возвращались из школы. Уже взошла луна и наполнила лес серебристым сиянием.
Лесные духи якши шуршали в кустах и папоротниках.
Сяку Кэн взглянул на луну и сказал:
– Там побывали люди.
– Конечно, – ответил Ноздря. – Думаю, именно там находится Чистая земля.
– Эх, совсем не в этом дело! – огорчился Сяку Кэн. – Я точно вижу, как они прилетели туда на железном корабле, толкаемые огнём. Немножко побродили и вернулись обратно на Землю.
– Вот это вздор! – воскликнул Ноздря. – Железный корабль не только летать, но и плавать не сможет. Сказал бы – деревянный!
Они как раз вошли в прозрачную бамбуковую рощу, шелестевшую под лёгким ветерком. Казалось, она парит в небе. И два оленя, едва перебирая ногами, бесшумно летели среди тонких стволов. Ноздря опустился перед ними на колени. Он всегда поклонялся им, потому что олени – родственники белого единорога, украшавшего фамильный герб семьи Ушиваки.
Всё было, как во сне.
И Сяку Кэн вдруг ясно увидел за рощей огромный город, где дома намного выше пятиярусной пагоды, цветные многоместные повозки стремительно мчатся по гладким, как стальные мечи, улицам, а под ними – глубокие, залитые дневным светом пещеры, в которых снуют туда-сюда, свистя и грохоча, длиннющие кареты, и множество людей повсюду.
«Неужели это Чистая земля, куда мы попадём после смерти?!» – подумал Сяку Кэн.
И невольно заговорил на языке того города, как на родном, отчего Ноздря, засунув всю пятерню в нос, буквально остолбенел.
Да и как тут было не напугаться, когда приятель Сяку Кэн бормочет что-то, вроде заклинаний, будто настоящий колдун? К тому же на берегу карпова пруда сидит лиса с таким задумчивым видом, словно собралась рыбу ловить, а удочку забыла. А кто не знает о лисьих чарах!? Лисий дух запросто вселяется в человека, делая его одержимым, если не совсем безумным.
– Прочь! – заорал Ноздря, – Изыди!
Всё вокруг встрепенулось, вздрогнуло, изменившись. Лиса подскочила и засеменила по берегу пруда, заметая хвостом следы.