Путь шута
Шрифт:
И тут он с ужасом осознал, что это правда. От недавней решимости держаться на допросе до последнего не осталось и следа. И дело было не только в потных пальцах Мауро-Душегуба — в конце концов, Ардиану доводилось терпеть и не такую боль. Самое страшное заключалось в том, что Хачкаю действительно хотелось обо всем рассказать — ему не давало покоя странное, свербящее ощущение в мозгу, как будто под черепной коробкой осторожно водили легким гусиным перышком. Желание говорить понемногу распирало его изнутри, подобно тому, как пар заставляет дребезжать крышку кастрюли с кипящим
— Значит, неделю назад, — задумчиво повторил Мауро и провел острым ногтем по щеке Ардиана. — При каких обстоятельствах вы познакомились?
— Мне рассказал о ней брат, — сразу же ответил Хачкай. — Раши. Они когда-то были знакомы. Мне нужен был кто-то, у кого я бы мог остановиться в Дурресе…
— В каких отношениях твой брат находился с Мирой Джеляльчи? Ну, быстро!
— Они гуляли, господин следователь. Это мне Раши говорил, ну, у него подружек всегда море было, не поверите, господин следователь, порой с утра с одной идет, а к вечеру уже с другой совсем, а назавтра и вовсе с третьей. Он девчонок любил, Раши-то, да и они к нему липли, просто как мухи на мед…
Невидимое перышко внезапно перестало щекотать мозг. «Вот оно что, — догадался Ардиан, — чем больше я говорю, тем слабее щекотка… И неважно, что говорить, главное, молоть языком, не останавливаясь…»
Но Мауро-Душегуб тоже не первый день жил на этом свете.
— Отвечай только на те вопросы, которые я тебе задаю, парень, — посоветовал он, вонзая свой ноготь в мягкую кожу за ухом Ардиана. — И без словоблудия. Тебе ясно?
— Ясно, ясно! Я не буду словоблудничать, господин следователь! Только у меня в голове все так и чешется, словно туда вошки позаползали! А когда я говорю, мне легче становится, вот я и стараюсь болтать побольше… Ай, не надо, больно же!
— Ты знал, что Мира Джеляльчи — агент государственной безопасности?
— Да! То есть она мне сказала потом, а сначала я думал, она просто с фата-морганами работает… и еще она фотомодель, я плакаты видел с ее рекламой, у нас в Тиране все улицы ими обклеены… Ой-ой-ой, за что, я же вам все честно рассказываю!
Мауро ухмыльнулся.
— Много лишних слов, парень. Когда она тебе сказала о том, что работает на сигурими?
— Ночью… этой ночью… до этого я даже не подозревал, клянусь…
«Нужно что-то придумать, иначе я действительно выложу ему все, что знаю!»
— Она рассказывала тебе, как долго она сотрудничала с госбезопасностью?
— Нет… Ой-ой, правда, нет… Я только понял, что давно, потому что раньше у нее был другой куратор, не Шараби…
— Что она рассказывала тебе о Шараби?
— Что он страшный человек, очень злобный… и что он только и делает, что подсовывает к ней в постель разных иностранцев…
— Она называла имена?
— Какие имена? Ой, господин следователь, не надо! Я правда не понял!
— Имена иностранцев, которых
В мозгу Ардиана вспыхнула красная лампочка тревоги. С языка у него уже срывалось «Олаф», но он вовремя сообразил, что, назвав хотя бы одно имя, серьезно повысит уровень дерьма, в котором и так сидит по уши. К счастью, именно в этот момент Мауро в очередной раз крутанул ему ухо.
— О-о-о! Нет-нет, не называла!!! Просто сказала, что Шараби ее только так и использовал, ну, как проститутку… А она хорошая, добрая, совсем не похожа на шлюху…
Следователь ударил его ладонью по губам.
— Об этом тебя не спрашивают. Она говорила тебе о каком-нибудь ящике?
— Ящике, господин следователь? О каком ящике?
«Вот что их волнует больше всего, — понял Ардиан. — Не Шараби, даже не иностранцы, с которыми работала Мира… „Ящик Пандоры“!»
— Ты напрашиваешься на большие неприятности, парень, — холодно сказал Мауро. — Я ведь, кажется, объяснял тебе, кто здесь задает вопросы… Что ж, если ты не хочешь учиться, придется тебя дрессировать, как животное. Слышал про собак Павлова?
Он отпустил ухо Ардиана и отодвинулся от кровати вместе со своим стулом. Хачкай услышал, как звенят какие-то инструменты.
— Павлов, парень, — продолжал разглагольствовать Мауро, — это такой русский профессор. Как все русские, он был немного чокнутый, а еще, похоже, очень не любил собак. Он вытворял с ними всякие хитрые штуки, например, бил током и смотрел, сколько слюны у них при этом выделяется. Называл он все это «условными рефлексами», то есть устойчивой реакцией организма на внешние раздражители. Током я тебя бить пока не буду, но кое-какие рефлексы тебе выработать пора. Давай-ка сюда руку…
Не дожидаясь, пока Ардиан выполнит приказ, следователь крепко схватил его за запястье и потянул на себя. Рука была словно ватная — Ардиан вроде бы и чувствовал ее, но никак не мог заставить себя напрячь мышцы.
— Сейчас тебе станет больно, — пообещал Мауро. — По-настоящему больно, парень. И, что самое интересное, я уже не смогу прекратить эту боль, даже если ты расскажешь мне все, что знаешь. Эта боль нужна не для того, чтобы ты мне что-то рассказал. Она должна выработать у тебя условный рефлекс — когда я спрашиваю, нужно отвечать быстро и правдиво. Надеюсь, тебе хватит одного раза, потому что, поверь мне, даже врагу своему я не пожелал бы пройти через это дважды.
Перед глазами Ардиана появился шприц — обыкновенный одноразовый шприц, наполненный мутноватой желтой жидкостью.
— Эта штука называется «чокнутый русский». В честь профессора Павлова.
Ардиан почувствовал, как его руку сжимают мягкие тиски. Очевидно, Мауро зажал ее между своими коленями. Холодная игла коснулась его локтевого сгиба и легко проткнула кожу. Внезапно ему стало очень страшно, он попытался вырвать руку, но мышцы по-прежнему не слушались его, к тому же следователь держал его крепко. Вену, в которую вонзилась игла, жгло жидким огнем. Ощущение было неприятное, но вполне терпимое. Мауро выдернул иглу, щелкнул ногтем по опустевшему шприцу и довольно ухмыльнулся.