Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
Шрифт:
Я улыбнулся. Я заставил себя улыбнуться. Я постарался, чтобы моя улыбка выгля-дела максимально спокойной, наглой и вызывающей. Чтобы её увидели все, кто там есть и кто решил подержать меня у частокола, желая унизить и заставить поволноваться. Чтобы улыбка поджарила их, сволочей.
Потом я сел на пенёк и начал насвистывать сквозь зубы.
Наверное, они этого не ожидали. Через какую-то минуту глухо застучало — ага, это засовы снимают… Потом ворота с деревянным скрежетом распахнулись. Я не смо-трел туда, но боковым зрением увидел, что выходят человек восемь,
Если бы они знали, чего мне это стоило! Нет, у меня не было страха — ни капельки, ни крошки, нисколько. Но была злость — настолько сильная, что тряслись руки, а во рту и горле пересохло.
Если бы речь шла обо мне, я бы боялся. Конечно, боялся бы. Но речь шла не обо мне.
Я не встал, когда прибалты подошли вплотную и окружили меня кольцом. До кон-чиков их мечей было можно достать вытянутой рукой — и я вдруг подумал, что я дурак, что они сейчас просто проткнут меня… и всё.
Но вместо этого меня подняли — двое, за локти, сильно схватившись. Третий начал обшаривать меня, и я невольно скривился:
— У меня ничего нет. Я всё оставил.
— А это? — рыжеволосый мальчишка — тот самый — сдёрнул у меня с пояса большой нож. Он говорил сейчас с сильным акцентом.
— А это не моё. Вашего человека.
Рыжий передал нож другому парню. Тот осмотрел ножны, подвыдернул и с лязгом вогнал назад лезвие. Сказал своему соседу:
— Нож Яниса.
— Что ж по-русски? — спросил я, одёргивая одежду. — Позабыли свой язык?
Они рассмеялись. Тот, который рассматривал нож, холодно посмотрел на меня:
— Я литовец, а Велло — эстонец.
— Значит, без русского — никуда, — понимающе сказал я.
Похоже, они разозлились. Да не похоже, а так явственно, что я ещё раз решил —
103.
убьют. Но вместо этого меня просто толкнули в спину — и расступились.
Оказывается, пока мы беседовали о лингвистике, из ворот вышел ещё один персо-наж. И теперь стоял вне круга, разглядывая меня.
Это был мальчишка постарше меня — и повыше, с длинными светлыми волосами, перехваченными кожаной лентой. Одна прядь словно бы специально падала на правую сторону лица до самого подбородка. Из "земной" одежды на нём оставались только шнурованные сапоги. А меч он держал на локте — длинный и узкий клинок без ножен вен-чала рогатая рукоять.
Видимый синий глаз мальчишки изучал меня пристально и невозмутимо.
— Марюс Гедрайтис, — сказал он. — Я вождь этих людей. Это я хотел, чтобы ты пришёл.
— Я пришёл, — ответил я, — и без оружия. Отпусти девчонку.
— Ты русский? — вместо ответа спросил он.
— Да.
— Откуда?
— Ты не знаешь, это маленький город… Отпусти девчонку.
— Я не люблю русских, — он словно не слышал меня. — Они из моих мест живыми не ухо-дят.
— Послушай, — я внезапно ощутил сильную усталость и захотел спать, — я бы мог прид-ти сюда не один. Я мог бы сжечь вашу хибару. И устроить бойню. Но мы не хотим дра-ться с вами или задерживаться на ваших, — я выделил это слово, — землях. Янис — тот па-рень, которого я убил — напал на нас первым. Мы вам ничего не делали. Отдай девчонку, и мы уйдём.
За моей спиной засмеялись. Синий глаз обратился туда — смех отрезало, как ножом. Мальчишка вновь неспешно перевёл взгляд на меня.
Неприятный взгляд. Взгляд…
Да, понял я. Он ненормальный. Из тех шизиков, которые способны подчинять себе волю других людей и лепить из неё, что им угодно.
— Ты хочешь меня убить? — прямо спросил я. — Тогда ты получишь войну. Уверен, что сможешь её выиграть? Лучше отпусти девчонку, и мы уйдём.
Марюс улыбнулся. Хорошо так, по-доброму.
Страшно.
— Её отпущу. Как обещал. Но тебя убью.
Краем глаза я увидел, что в воротах стоят несколько девчонок — тоже с оружием. Безоружной среди них была одна Танька — светловолосая девчонка, такая же рослая, как и моя подружка, держала у её бока широкий нож.
Татьяна глядела на меня остановившимися от ужаса глазами. Я ободряюще кивнул ей и вновь повернулся к Марюсу:
— Убить? Мою жизнь в обмен на её? — Марюс кивнул. Я пожал плечами: — Хорошо. Я со-гласен.
— Олег! — закричала Танюшка. — Не смей! Не смей, слышишь?! — блондинка дёрнула её об-ратно и быстрым движением приставила нож к горлу. Танюшка закрыла глаза и оскали-лась зубы в гримасе отчаянья.
У меня перехватило дыхание, и Марюс поймал мой взгляд это было плохо — его глаз коротко сверкнул, и он, не поворачиваясь, скомандовал:
— Райна, убей её. И его — убейте.
Он понял, что меня нельзя оставлять в живых — и Танюшку нельзя отпускать то-же. Прочёл по глазам.
А я подумал, что, даже если меня сейчас ударят в спину несколько клинков, если Марюс выставит навстречу свой (а он успеет!) — я всё равно успею добраться до него. И напружинился, чтобы сделать это — последнее в моей жизни дело…
104.
Владимир Бутусов
Будем друг друга любить —
Завтра нас расстреляют.
Не пытайся понять — зачем,
Не пытайся понять — за что.
Поскользнёмся на влаге ночной
И на скользких тенях, что мелькают,
Бросая тревожный свет
На золотое пятно.
Встань, встань в проёме двери —
Как медное изваянье,
Как бронзовое распятье —
Встань, встань в проёме двери…
Когда-то я был королём,
А ты была королевой,
Но тень легла на струну —
И оборвалась струна.
И от святой стороны
Нам ничего не осталось —
Кроме последней любви
И золотого пятна…
* * *
Сергей даже не пытался никого оставить в лагере — ни раненыех Саню и Олега Крыгина, ни девчонок. Только морщился, когда Андрей Альхимович орал на Арниса и Коль-ку, что они дебилы и что должны оставаться, а до этого не должны были бросать Оле-га. Логики в этом не было никакой. Поэтому Сергей подошёл и дёрнул Андрея за плечо: