Путь в Царьград
Шрифт:
Но вот наступило время старта — 23:00. Первым от палубы оторвался одиночный Су-33 под управлением майора Коломейцева. Его задачей было, используя разведывательное оборудование, с большой высоты наводить на цели ударные Су-33 и МиГ-29. Вслед за ним, один за другим на взлет пошли самолеты первой ударной тройки под командованием командира авиакрыла подполковника Хмелева. Он уже водил сегодня утром своих орлов под Баязет. В анналы истории тот авианалет уже попал, получив название «Бойни на Байской дороге». Сейчас же предстояло проделать то же самое, но в более значительном масштабе.
Ночь.
Паша не знает, что истекают последние мгновения его жизни, и на спящий турецкий лагерь со скоростью звука, в полном безмолвии накатывается строй истребителей-бомбардировщиков. Выпущены тормозные щитки, двигатели на несколько секунд включились в режим реверса, пилотов бросило вперед на привязных ремнях, и на спящий турецкий лагерь пал гром. Эффект от обратного прокола звукового барьера дюжиной ударных самолетов на малой высоте — вещь страшная. Сотрясения воздуха порой не выдерживают барабанные перепонки.
Но это еще не все. Самолеты резко сбросили скорость. Со сверхзвуковой до пятисот-четырехсот километров в час. Самое то для прицельного бомбометания. Густой дождь кассетных бомб, раскрывающихся на высоте двести метров. По земле из конца в конец лагеря катится огненная волна, турецкие аскеры погибают, зачастую даже не успев выбраться из шатров. Им уже никогда не удастся ворваться в мирные селения Армянского нагорья или цветущие долины Грузии. Турецкий лагерь накрыла прилетевшая с неба смерть.
Генерала Лорис-Меликова разбудил далекий гром. «Неужели началась гроза?» — подумал он. Выйдя из шатра, генерал с удивлением увидел чистое звездное небо над головой и мечущиеся в районе Зивина зарницы. «Наверное, действительно настает конец света, — решил он, — сначала нечто,летающее по небу, а теперь этот гром без грозы».
Четыре часа спустя ночную тишину над Карсом взорвал страшный грохот. Он был похож на удары по огромному турецкому барабану. Из шатров в русском лагере высыпали все — от генерала Лорис-Меликова до самого последнего нижнего чина.
То, что происходило в Карсе, напомнило генералу картину художника Карла Брюллова «Последний день Помпеи». Крепость превратилась в Везувий. То, что с ней происходило, не было похоже на самую жестокую орудийную бомбардировку, даже если бы в ней участвовало несколько тысяч осадных орудий.
Возвышающаяся над долиной неприступная цитадель была охвачена огнем и пламенем. От страшного грохота хотелось зарыться, спрятаться под
Малые форты, вынесенные на равнину, тоже подверглись бомбардировке, и вскоре превратились в груды битого кирпича. Досталось турецким укреплениям и на том берегу реки. Приглядевшись, генерал заметил в лучах луны и отблесках пожара смутные тени, молниями пронзающие небеса над Карсом. После каждого их пролета ослепительные вспышки и тяжкий грохот возвещали о том, что еще одна позиция турецких войск перестала существовать.
Адское пламя полыхало над Карсом около четверти часа. Потом все стихло, и только огненные языки освещали окрестную долину. Крепости Карс больше не существовало. Остатки турецкого гарнизона, бросив в развалинах раненых и убитых, в панике помчались в русский лагерь сдаваться в плен. Они в ужасе падали на колени перед урусами, моля спасти их от огня, выплеснувшегося из преисподней, который, появившись по зову колдунов гяуров, пожрал тысячи правоверных. Замок, запиравший ворота пути в Анатолию, был сбит одним богатырским ударом.
6 июня (25 мая) 1877 года, ночь, Плоешти, дом генерал-адъютанта Игнатьева.
Капитан Александр Тамбовцев.
Получив приглашение от слуги, я вошел в комнату. За столом сидели двое: майор Леонтьев и хорошо знакомый мне по фотографиям легендарный разведчик и дипломат генерал-лейтенант Николай Павлович Игнатьев.
Я вежливо поклонился и представился:
— Капитан Тамбовцев, Александр Васильевич. Честь имею. Здравствуйте, Николай Павлович!
Генерал был взволнован, хотя и старался скрыть свои чувства. Я его прекрасно понимал — вот так, из ниоткуда, вдруг появляются люди, которые знают все, что произойдет на этом свете на сто с лишним лет вперед. К тому же эти онипоходя захватывают столицу огромной империи, берут в плен султана. Этим поступком перемешиваются все фигуры на европейской, да и не только европейской, политической шахматной доске. Как опытный дипломат, Игнатьев привык считаться с существующими реалиями, и поэтому крах этих реалий вызывал у него что-то вроде легкой паники.
— Скажите, господин капитан, кем вы были в вашем времени? — неожиданно спросил у меня Игнатьев.
Я усмехнулся.
— Николай Павлович, наша с вами профессия еще не скоро станет ненужной. Разведчики были, есть и будут. Я занимался внешней разведкой, изучая возможности наших потенциальных врагов. Поверьте мне, и в XXI веке у России будет немало противников, мечтающих с ней покончить.
— Что вы намерены делать дальше? — спросил у меня Игнатьев. — От Евгения Максимовича я уже узнал, что вами освобожден от турок Константинополь, и мой подчиненный, поручик Никитин, назначен его военным комендантом. Скажу прямо, мне очень приятно то, что именно он стал хозяином, хотя, конечно, временным, древнего Царьграда.