Путь в Версаль (др. перевод)
Шрифт:
Но Анжелика ничего не слышала, она жадно набросилась на пищу. Карлик с умилением смотрел на нее.
– Самое лучшее в свиных ножках – это маленькие косточки, – любезно заметил он. – Их приятно обсасывать и забавно грызть. По мне, так все остальное можно и вовсе не трогать.
– Почему ты говоришь, что я еще не выплатил приданое? – спросил Никола, нахмурив брови.
– Пресвятая Богородица! А тип, которого она хочет убить, этот косоглазый монах?
Никола резко повернулся к Анжелике:
– Правда, ты этого хочешь?
Анжелика слишком поспешно ела. Теперь, насытившись, она впала
На вопрос Никола она, не открывая глаз, коротко ответила:
– Да, так надо.
– Пусть справедливость восторжествует. Кровь должна оросить свадьбу нищих! У-у-у! Кровь монаха! – И карлик разразился кощунственными речами. Но, увидев угрожающее движение хозяина, торопливо выскочил в коридор.
Каламбреден ударом ноги захлопнул за ним дверь. Встав возле странного ложа, на котором покоилась молодая женщина, и уперев сжатые в кулаки руки в бока, он долго разглядывал ее. Наконец она открыла глаза:
– Это правда, что ты искал меня по всему Парижу?
– Я сразу обнаружил тебя. А также благодаря моим людям я всегда осведомлен обо всех прибывших лучше, чем они сами. Знаю, сколько у них драгоценностей и как проникнуть к ним в дом, когда башенные часы на Гревской площади отбивают полночь. Но ты видела меня в «Трех молотках»…
– Подлец! – Анжелика содрогнулась. – Почему ты смеялся, глядя на меня?
– Я уже догадывался, что ты скоро будешь моей.
Она холодно посмотрела на него, потом пожала плечами и зевнула. Никола Анжелика не боялась, хотя прежде боялась Каламбредена. Она всегда умела подчинять Никола себе. Не стоит бояться мужчины, если ты знала его ребенком. Анжелику клонило ко сну. Она вяло спросила:
– Почему ты сбежал из Монтелу?
– Почему? Вот это да! – воскликнул Никола, скрестив руки на груди. – Ты думаешь, мне очень хотелось, чтобы старый Гильом проткнул меня своей пикой? После того, что между нами было? Я сбежал из Монтелу во время твоей свадьбы. Ты что, и это забыла?
Да, Анжелика забыла. Перед ее закрытыми глазами вновь возникли эти картины, пахнущие сеном и вином, она вновь почувствовала тяжесть мускулистого тела Никола и это мучительное ощущение спешки, гнева, незавершенности.
– Ах, – с горечью сказал Никола, – похоже, я ничего не значил в твоей жизни. Понятно, ты ни разу не вспомнила обо мне за эти годы.
– Конечно, – спокойно ответила Анжелика. – У меня были другие дела, и я не вспоминала какого-то пастуха.
– Дрянь! Остерегайся таких слов! – вне себя прокричал Никола. – Этот пастух теперь твой господин! Ты моя!
Он кричал еще что-то, но Анжелика уже спала. Не тревожа ее, этот далекий голос приносил ощущение грубого, но благодетельного покровительства.
Вдруг Никола умолк.
– Да, – сказал он вполголоса. – Совсем как прежде, когда ты засыпала во мху в самый разгар наших ссор. Ну что же, спи, моя птичка. И все-таки ты – моя. Тебе не холодно? Может, тебя накрыть?
Ее веки едва заметно дрогнули. Он взял роскошную накидку из прекрасного сукна и набросил на нее. Потом с нежностью боязливо коснулся рукой ее лба.
Комната действительно производила странное впечатление. Сооруженная из больших камней, как сторожевая башня, она была круглой, и свет с трудом проникал в нее сквозь зарешеченную бойницу. Ее загромождали самые разнообразные предметы – от изысканных зеркал в рамах черного дерева или слоновой кости до старых железяк, вроде молотков, лопат и ржавого оружия.
Анжелика потянулась. Еще не совсем проснувшись, она с изумлением смотрела вокруг. Затем встала и взяла зеркало. В нем отразилось незнакомое бледное лицо, с испуганными и слишком неподвижными, как у злой кошки, подстерегающей добычу, глазами. При свете заходящего солнца молодая женщина разглядела свои потускневшие спутанные волосы. В страхе она отбросила зеркало. Эта девушка с затравленным и померкшим взглядом не она!
Что происходит?
Почему в этой круглой комнате так много вещей? Шпаги, кастрюли, сундуки, наполненные всякой всячиной, шарфы, веера, перчатки, украшения, трости, музыкальные инструменты, грелка для постели, груды шляп, а главное – сваленные в груду на кровати, где она спала, плащи и накидки.
Единственной мебелью оказался инкрустированный ценными породами дерева изящный платяной шкаф, который, казалось, сам дивился, как очутился в этих сырых стенах. Прикоснувшись к поясу, Анжелика нащупала что-то твердое. Потянув за отделанную кожей рукоятку, она вытащила тонкий кинжал. Где же она могла его видеть? В своем тяжком и мучительном кошмарном сне, когда луна жонглировала черепами.
Его держал в руке смуглолицый человек. Потом нож упал, и Анжелика подобрала его в грязи, пока двое бандитов, сцепившись, катались по земле. Так знаменитый нож Родогона оказался у нее в руках. Быстрым движением она спрятала его под корсаж. Мысли ее путались. Никола… Где Никола? Она подбежала к окну и сквозь решетки увидела Сену, ее медленные зеленые волны под затянутым тучами небом и бесконечно снующие по ней лодки и баржи. На утопающей в сумерках противоположной стороне Анжелика разглядела Тюильри и Лувр. Видение прошлой жизни потрясло ее и убедило, что та безумна. Никола!
Но где же Никола?
Она кинулась к двери. Обнаружив, что она заперта на два оборота, принялась стучать, ломая ногти о гнилую древесину, и звать:
– Никола! Никола!
В замочной скважине заскрежетал ключ, и на пороге появился человек с красным носом.
– Маркиза, что ты орешь как бешеная? – спросил Жактанс.
– Почему дверь заперта?
– Почем я знаю. – Он глянул на нее и решился. – Пойдем, познакомлю тебя с приятелями. Развлечешься.
Она последовала за ним по винтовой каменной лестнице, сырой и темной.
По мере того как они спускались, становились слышнее ругань, крики, грубый смех и детский рев. Анжелика вошла в темный сводчатый зал, наполненный всяким сбродом. Прежде всего она увидела Жанена, возлежащего в своем корыте посреди стола, как кусок говядины. В глубине зала горел огонь. Легконогий следил за стоящим на очаге котелком. Какая-то толстуха ощипывала утку. Другая женщина, помоложе, занималась не менее отвратительным делом: вычесывала вшей у стоящего перед ней полуголого ребенка. Повсюду на разбросанной на полу соломе валялись укрытые лохмотьями старики и старухи; грязные оборванные дети дрались с собаками из-за объедков.