Путь варга: Пастыри чудовищ. Книга 3
Шрифт:
У ворот маячит высокая тёмная фигура – но плащ на ней тёмный, и фигура стремительно растворяется за оградой. Верно, какой-нибудь друг Лортена – странно только, что один и ушёл так рано.
Что до Гризельды Арделл – она занята каким-нибудь из своих бесконечных дел. И это почти устраивает меня – так с ней гораздо легче разговаривать.
Единорог Вулкан сонно фыркает пламенем, словно порицая мою попытку прогуляться по вечернему питомнику и побеседовать с воображаемой Гриз. Я в ответ только развожу руками. Я не виноват. Мне очень хотелось бы спросить совета у учителя
Совершенно невыносимая, конечно.
Я стою у клетки драккайны, а Арделл облокотилась о прутья и будто бы даже спрашивает – что это мне вздумалось прогуляться по питомнику.
– Просто перед прощанием нужно оглянуться. Вспомнить кое-какие вехи.
«Так вы собираетесь прощаться?» – удивляется Гриз. В моём воображении её печалит эта весть.
– Да. Кое с чем, что мне очень дорого.
Мечте о море придётся кануть в непроглядную глубину – или разбиться о скалы в лёгкую пену. А в общине меня подождут. Я обещал учителю навестить его и остальных – я обязательно навещу. Может, как-нибудь, в отпуске.
Если тут бывают отпуска.
«Вы намереваетесь уйти, Янист?»
– Намереваюсь остаться.
Выбор сделан в Корабельную Ночь, и теперь я скрепляю его. Проходя по вехам прошлого: вспоминаю первый свой вызов, и драккайну-единорога, и иду мимо препротивно пахнущей клетки с гарпиями – незабываемое моё прибытие в «Ковчежец», ночь, когда мы с ней впервые встретились лицом к лицу. Страшно вспомнить, каким олухом я был и какими обвинениями бросался. А вон там, дальше, серебрятся шкуры алапардов, и это память об Энкере, где она сказала непоправимо жестокое «Мне не для кого себя беречь». Если пройти ещё мимо двух клеток – будут йоссы, тоже словно залитые жидким серебром. И защемит сердце от воспоминания: испятнанный алым снег, пустое лицо устранителя в круге зверей, нож взлетает, чертя полосу по ладони – «Она варг крови…»
«Вам разве совсем не страшно?»
Алапарды – знак тайны. Йоссы – крови и беды. Керберы, игольчатники, прочие – знак охоты, той, зимней, в Дамате, когда стало ясно, что дело очень серьёзное.
– Вы даже не представляете себе – насколько. Единый и его ангелы – да я в ужасе. За три месяца навидался такого, что до старости не забуду. Чего только стоит последний вызов. Я уже говорил как-то Лайлу – вы здесь все сумасшедшие.
С этим она не спорит. Легко представлять её – в лунном свете, в клубах пара от моего дыхания, в заснеженных ветвях…
– Но куда страшнее мне уйти. И оставить вас всех наедине с этим. Мел, Лайла, Аманду, маленькую Йоллу и Уну. Вас. Как я смогу теперь ходить на кораблях, открывать какие-то там страны, искать пути за Рифы – если буду знать, что на вашем пути могут встать фамильяры, безумные Мастера, варги-на-крови и вир знает, что ещё! Если вы будете в патрулировании, без денег, без сна – да ни всё ли равно, если что-то пойдёт не так, а меня не будет…
«Неужели вы думаете, что в силах защитить ковчежников от всего этого?»
– Нет. Но в силах – разделить с вами это. Так мне будет спокойнее.
Отражение прошлого – будущее, и по его вехам я тоже иду сейчас. Клетки с заболевшими зверями. С людоедами. С обездоленными и капризными, с отвратительными и лукавыми, с кусачими, царапучими, дышащими огнём, подхватывающими понос, впадающими в истерики…
«Вы не любите животных».
Остановившись у клеток шнырков, я всё жду, пока она добавит: «Это не ваше». Но она молчит.
– Не у всех ваших сотрудников в резонах – любовь к животным.
«Что тогда у вас? Чувство долга? Снова загоняете себя в клетку, как в истории с Мел, и если так…»
– Мел – сестра мне. Была ею с детства и всегда ей будет. Но остаюсь я по самым эгоистическим побуждениям. Людям естественно оставаться рядом с теми, кого они любят.
Получается сказать это без запинки – в который уже раз. Я даже повторяю, прикрыв глаза: «Люблю, люблю». А невыносимая Гриз Арделл поворачивается ко мне спиной, и это так жаль: даже в моём воображении я не могу рассмотреть её лицо в этот момент.
«Даже если чувства не взаимны?»
– Но я знаю, что они взаимны. Тот поцелуй, в оранжереях. Тот, что избавил тебя от темного сна веретенщика. Я не верю, что ты просто догадалась о моих чувствах. Будь это так – ты поговорила бы со мной. Успокоила бы меня сразу же после приезда из Айлора. Ты так заботишься обо всех, и ты непременно сказала бы что-то вроде: «Извините, что пришлось открыть ваши чувства прилюдно, Янист. Мне очень жаль, что так вышло и очень жаль, что вы полюбили такую недостойную…» Не знаю, какие слова ты бы подобрала, но там было бы что-нибудь про варга крови, проклятую, отступницу. Возможно, падшую женщину – как ты говорила об этом в Энкере. А закончила бы ты тем, что всё понимаешь, и тебе жаль, что ты не сможешь мне ответить, и спросила бы – как ты сможешь мне помочь… Вот видишь, я тебя уже почти понимаю.
Когда я успел перейти с ней на ты? Наплевать, в этом ценность воображения. Можно говорить без утайки, называть по имени. Даже мысленно взять за руку.
– Но ты молчишь. Потому что уверена, что это твои чувства не взаимны. Единый, какая уничтожающая ирония… Я не знаю – подбираешь ли ты слова или ждёшь чего-то, или ты хочешь, чтобы мы никогда не заговорили об этом поцелуе и всё забылось… Но я знаю другое. Самое важное.
«Почему же ты тоже молчишь? Почему не подойдёшь ко мне? Не заговоришь со мною?»
Прислоняюсь плечом к большому тёплому вольеру для керберов.
– Потому что ты попытаешься оттолкнуть меня, вне зависимости от того, что чувствуешь. А я не знаю, смогу ли я тебя переубедить. Хватит ли у меня смелости и упорства, чтобы сломать все стены, которые ты выстроишь между нами.
За день под солнцем снег подтаял, и мороз чертит по нему причудливые узоры. Гидры в прудах залегли в норах в глубокой спячке. Я шагаю – и мне хочется, чтобы рядом со мной шагала она, раскрасневшаяся, с растрепавшимися волосами. И усмехалась колко и насмешливо: «Ну что же, давайте взглянем на эти стены». Чтобы между нами, будто лёгкие снежки, перелетали фразы… мысли, которые я успел прокрутить в голове раз двести за эти дни.