Путь Владычицы: Дорога Тьмы
Шрифт:
— Сразу двоих? — растерялась девушка, — но…
— Мы это и пытаемся выяснить, моя доннина, до аудиенции кар-малерийских принцев, — терпеливо сказал Горан.
— Они приехали! — на мгновения Кайа забыла причину своего появления и побежала на террасу, с которой город и порт лежали, как на ладони. — А где их корабль?
Король подошёл сзади и положил руки на плечи:
— Иди спать, Кайа.
— Где? Покажи!
— Вон тот, с огнями. Они ждут разрешения войти в город. Но пока мы не вычислим предателя, малерийцы будут ждать. Иди, Кайа!
Девушка уткнулась отцу в грудь, пробормотала:
— Я привязалась к ним, отец. Не наказывайте их сильно. Дыв — смешной, а сир Торвальд — умный…
— Это не нам решать, Кайа, — сухо произнёс король, нажал на плечи дочери, разворачивая её к выходу. — И-ди!
Она послушно дошла до двери, створки перед ней распахнулись, но Кайа упрямо остановилась:
— Нет! Я тоже хочу знать, кто предатель.
Минуты две она поперепиралась с Гораном, отцом, отвоевала себе право остаться, сославшись на слова о собственной избранности. В конце концов, ей разрешили тихо посидеть в стороне, и она взобралась на нишу, основание одного из окон, служащих больше для проветривания, которое требовалось Очагу, чем для естественного дневного освещения.
Горан продолжил допрос, предупредив рабов, что терпение его и короля заканчивается. Поэтому у каждого из них есть минута, чтобы оправдаться, сдать своего товарища и спасти себя. Первым взял слово Дыв, продолжающий стоять на коленях:
— Хорошо, я скажу правду. Клянусь, я не знал, что ваша тьма посчитает это преступлением. На самом деле я… влюбился в одну из ваших дочерей, Ваше величество. Знаю, что не достоин ответной милости, но… это всё, в чём я грешен.
Ухмыльнувшийся король скрестил руки:
— И кто же эта счастливица?
Дыв (нарочно, что ли?) тянул с ответом, Кайа от любопытства едва не спрыгнула вниз.
— Это ваша младшая дочь, Ваше величество. И я… предлагал ей уехать со мной, пока тьма не одарила её, в Кар-Малерию…
— Что?! — за себя и короля удивлённо спросил Горан. Повертел головой — на сюзерена и на девчонку, вцепившуюся руками в нишу. — Что ты мелешь, раб?!
— Кайа? — в голосе Его величества послышалась гамма смешанных эмоций.
И принцесса, чувствуя, как горят её щеки, вздёрнула дерзко голову:
— Я сказала ему, отец, что люблю Инграма и буду ждать его!
Король громко со свистом выдохнул, приподнялся на троне:
— А ты, раб, как я посмотрю, наглее, чем мы полагали. Как ты посмел такое предложить моей дочери?!
— Почему бы и нет? Союз двух держав, закреплённый браком, мог бы усилить Равновесие. И разве в этом моё преступление — что я всего лишь позволил чувствам одержать верх над разумом?
Король молчал, недолго, парализованный наглостью даже не малерийца — признайся в том же самом Советник, Асвальд бы ещё задумался, но… Он спокойно откинулся на спинку трона, расслабился:
— Не твоё дело, презренный, рассуждать о Равновесии. Бросьте его Тьме, пусть отведает карамалийскую душу. Уверен, там найдётся тайн больше, чем наболтал нам наглый раб. Горан! — король сделал жест начинать и подпёр голову рукой.
— Отец! — Кайа соскочила с ниши, подбежала к фрейлерам, поднявшим Дыва в воздух и собирающихся отволочь его к Очагу, из которого, не переставая, валила тьма и искала щупальцами жертву рядом с отверстием, — за это не казнят! Прости его! Их принцы уже здесь, ты не можешь казнить их друзей!
— Тьма требует оплаты за своё откровение, — равнодушно отозвался король и поморщился. — Горан, заканчивайте. А того отведите в темницу.
Началась мешанина: Дыв упирался, не давая себя оттащить к голодной Тьме; Кайа, вопя, оттаскивала фрейлера от Дыва; другие фрейлеры подняли Торвальда на ноги, он тоже начал заступаться за товарища, косноязычно, но на фрейском, что удивило Асвальда. Король даже подался вперёд.
Оборвал борьбу не желающий умирать Дыв, он вдруг прокричал на карамалийском:
— Послушайте, Тьма, может, и предугадывает намерения, но не может знать, как лучше! Истина не в предопределённости! Да, если каждый будет творить, что хочет, вернётся хаос. Но не всем дана свобода выбора, скажите им, Советник! Только избранным доступен поворот развилки!
Мгновенно наступила тишина: король взмахнул рукой, веля всем остановиться.
— Я передумал. Моя старшая дочь жаловалась на то, что раб её не понимает. Но как теперь я вижу, дело было не в этом. Отрежьте Советнику язык и скормите Тьме. Пусть она оценит его красноречие. И пошлите за Марной, она должна это увидеть.
“Отец, не делай этого!”, “Слушаюсь, Ваше величество!” — одновременно громко сказали Кайа и Горан.
— Приступайте! Бросьбе карамалийца Тьме, а Советник пусть наслаждается увиденным. Рассказать об этом своим принцам, к сожалению, не сможет… Ты умеешь чертить изображения, Советник? — Асвальд расхохотался, довольный своей шуткой.
Фрейлеры гоготнули, привыкнув откликаться на любую эмоцию своего повелителя, и взялись было продолжить исполнять приказы, но снова случилось непредвиденное. Несколькими ловкими движениями — заехал локтём в лицо одному фрейлеру, второго ударил в живот — сир Торвальд освободился от лап стражи, выхватил у фрейлера, скрючившегося от боли, дугообразный кинжал из поясных ножен; швырнул третьего стража на четвёртого и оказался рядом с Кайей. Перекинул руки в цепях через её шею и прижал принцессу к себе:
— Ни с места, прОклятое отродье! — пробасил Торвальд, отступая назад и оказываясь между поднимающейся стражей и клубящейся Тьмой. — Хочу посмотреть, так ли сильно ящеры любят своих детей, или одним больше — одним меньше?
Не ожидавшая предательства от Торвальда, Кайа угнетённо молчала и сглатывала растущий ком обиды.
— Остановись, раб! — зашипел Асвальд. — Ты подписал себе приговор, а мог бы жить! Без языка живут, разве ты не знал?
Малериец засмеялся натянуто:
— Это ты ошибся, Асвальд! Разве ты теперь не догадался, кто предатель? Разве в твою голову ящерицы, сплющенную тьмой, не приходило в голову, что я могу внушить твоей дочери опасные мысли во время наших занятий?.. Мне жаль, прости, девочка. Намерения убивать тебя у меня не было. Но я не мог позволить себе, чтобы ты стала такой же мерзкой, как твои сёстры или родители. Посмотри, твой отец — воплощённое уродство! Тьма лишила его человеческого…