Путь воина
Шрифт:
— А ты действительно уверена, что это будет сын? — вдруг всполошился Гяур, неожиданно ощутив острую необходимость увидеть перед собой наследника, осознать его появление. — Так желаешь ты или так желают Высшие Силы?
— Так желаем мы с тобой.
Гяур сумел вырваться из полусна и провел рукой по волосам женщины, столь уверенно обещавшей ему сына. Была ли в его жизни женщина, которая обещала бы ему… сына? Не было. Его фантазия вдруг возродила прекрасный облик графини де Ляфер, однако Гяур сразу же попытался развеять его, побаиваясь, как бы Власта не сумела провидчески «подсмотреть». С именем Дианы, с обликом этой прекрасной женщины, он мог связывать многое в своих сугубо мужских мечтаниях кроме мечтаний о семье, доме, наследнике. Впрочем, француженка и сама прекрасно понимала это, не зря же так настойчиво подталкивала его к сближению с Властой. Да, продолжала увлекаться им; да, как всякая самка, она жаждала обладать этим молодым, сильным и достаточно красивым самцом, однако не позволяла ему строить каких-либо иллюзий относительно сотворения надежной патриархальной семьи.
Наверное, Власта ощутила, что в эти минуты рядом с ней в постели оказалась соперница, причем ей не нужно было ломать голову над тем, кто именно способен был пленить фантазии ее будущего мужа. Однако графине Ольбрыхской было сейчас не до ревности. Что будет завтра, то будет только завтра, а пока что этот вожделенный мужчина находится в ее объятиях. И в этом — ее главное преимущество над всеми теми женщинами, с которыми князь уже оказывался в постели или окажется в ближайшем будущем.
Все еще не открывая глаз, Гяур ощутил, как Власта напористо оседлала его и как тела их сливаются, подчиняясь единой страсти, единому порыву, единому ритму движений. Чувство, которое охватило его в эти минуты, стоило того, чтобы пожертвовать ради него всеми сражениями и всеми авантюрами; оно символизировало то величие жизни, которое заставляет ценить эту самую жизнь так, как не способен ценить ее ни один воин мира.
— Разве после всего этого ты способен усомниться, что у нас родится сын? — едва слышно прошептала ему на ушко Власта, когда страсти немного поугасли и она снова улеглась рядом с ним, ласковая и притворно присмиревшая.
— Теперь уже — нет, — решительно покачал головой Гяур. — Да и как можно? Это же так очевидно!
— А вот меня почему-то охватывают сомнения, — спустя несколько минут хитровато ухмыльнулась женщина.
— Какие еще сомнения? По поводу чего? — сонно проворковал мужчина, вновь ощущая, что ноги женщины начинают требовательно сплетаться с его ногами.
— Все ли мы делали так, чтобы у нас появился ребенок, да к тому же — сын?
— До чего же ты коварная, — молвил Гяур, осознавая, что постепенно к нему возвращаются мужская сила и страсть.
— До чего же я влюбленная!.. — по-кошачьи изогнув спинку, промурлыкала Власта, точно улавливая возбуждение мужчины и не позволяя ему угаснуть. — В своей жизни ты сумел усладиться многими женщинами, но ни одну из них ты не сумел влюбить в себя так, как меня.
— Просто ни одна из них не сумела так убедить меня, что является его судьбой, как умудрилась сделать это ты.
— Чему-то же я должна была научиться у несравненной в своем провидчестве графини Ольгицы. Иначе стала бы она считать меня своей наследницей!..
— Не сомневаюсь, что в коварстве своем ты превзойдешь не только Ольгицу, но и всех прочих колдуний и провидиц.
26
Вуйцеховский встретил гетмана у своей кареты. Коронный Карлик прохаживался под ее королевским гербом резким пружинистым шагом, как важный чиновник, который очень торопится, однако снисходительно нашел несколько минут, чтобы выслушать случайного просителя.
— Какая сила, какая нужда заставила столь осторожного, предусмотрительного человека, как вы, так далеко забраться в глубины Дикого поля? — спросил Хмельницкий, сходя с коня и приветствуя Вуйцеховского едва заметным склонением головы.
— Теперь и сам пытаюсь понять, какая сила привела меня в эти степи. Не исключаю, что простое любопытство. Вначале я посетил ставку коронного гетмана графа Потоцкого, теперь вот решил навестить вас, пока вы все еще считаете себя подданным польского короля. Вас не оскорбляет, что вначале я все же побывал в ставке господина Потоцкого?
— Куда больше меня удивляет, что вы осмелились посетить меня. Не так много сейчас находится шляхтичей, решающихся на подобный вояж по диким степям. Тем более сейчас, когда в этих степях разгорается костер восстания. Это делает вам честь, господин Вуйцеховский.
— После того, как вы неожиданно напали на лодки, идущие по Днепру с оружием и продовольствием для заставы реестровиков, а затем захватили саму заставу, разгромив отряд полковника Гурского… желающих посетить эти края действительно осталось немного, — продемонстрировал Коронный Карлик знание ситуации, в которой оказался теперь генеральный писарь реестрового казачества. — Я в этом убедился, осмотрев заполненные воинством окрестности ставки коронного гетмана. Кстати, вы знаете, что под своими знаменами Потоцкий уже собрал довольно большое войско?
— Я не спрашиваю вас о его численности, чтобы не чувствовали себя предателем, выдающим бунтовщикам секреты армии.
— Мне тоже кажется, что ваши лазутчики способны назвать более точное количество польских ополченцев, — вежливо улыбнулся Вуйцеховский.
Над хутором разгулялась пыльная буря. Мощные порывы ветра срывали целые пласты оголившейся земли, превращали ее в пепельную пыль и едким слоем покрывали стены хуторских мазанок и бычьи пузыри, которыми были закрыты окна; приводили в бешенство лошадей, предупреждавших своим тревожным ржанием о приближении страшной стихии, которая не должна была заставать их всадников в открытой степи. Спасаясь от нее, Коронный Карлик и гетман вошли в ближайшую хату-мазанку, хозяева которой, чета стариков, сразу же отправилась к соседям, чтобы оставить этих шляхтичей вдвоем.
— Так что же все-таки вас привело сюда, господин Вуйцеховский?
— Как я уже дал понять, любопытство. Я, знаете ли, принадлежу к людям, которые всю жизнь движимы неистребимым любопытством. Если только вы соизволите простить мне эту слабость.
Хмельницкий промолчал. Начало ему явно не понравилось. Он не привык к такой манере беседы, при которой человек, просивший его о встрече, позволяет себе начинать ее с банальной зауми.
— И толькое мое фатальное любопытство заставляет задать вам, господин полковник — для меня вы все еще полковник, поскольку я не могу признать…
— Остановимся на том, что для вас я все еще полковник, — прервал его объяснение Хмельницкий. — Задавайте свой вопрос. К ночи я намерен вернуться в казачий стан.
— Это очень простой, до смешного простой, почти наивный вопрос: вы все еще остаетесь подданным польского короля? Смысл вашего ответа должен заключаться в его исключительной искренности и лаконичности — считаете ли вы себя подданным или нет?
— Вы не уточнили, что это еще и вопрос философский. Почему он так интересует вас?