Путь Ворона
Шрифт:
И вздохнул. Где теперь тот приятель?
Тринадцать лет после Катастрофы. Лето
Снег валил сплошной пеленой. Метель в лесу, разумеется, не то, что в поле. Деревья хоть отчасти мешают ветру дуть в полную силу, встают стеной на пути снежной лавины, кружат и вертят ее в промежутках между всякими ельниками и просто отдельными стволами, и все-таки хорошего в том мало.
Никакого пути впереди не было видно. Как не было видно ничего по бокам и позади. Лишь снежная круговерть, в которой всплывали те же деревья, и больше ничего. Компасы как приказали долго жить в день Катастрофы,
Оставалось полагаться на чутье. Если оно в состоянии хоть что-то подсказать в нынешнем аду. Воронов проклял бы собственное желание достичь Хабаровска, только даже на проклятие не имелось сил. Дыхание давно сбилось, снег мешал смотреть, стук сердца – слышать, и по большому счету капитан был почти беззащитен перед нападением. Если бы оно состоялось, а точнее – если бы кто-то сумел напасть на его след. Но какие нападения в такую погоду? Тут никакой нюх не поможет. Наверняка даже волки все попрятались в укромных местах да ждут изменения погоды.
Иногда Воронов представлял себя в виде снежного человека. Вернее, передвигающегося снежного кома. Отряхиваешься, и почти сразу засыпает опять. Но большей частью офицер уже вообще не думал. Не было на это сил. Приходилось заставлять себя двигаться, а вот в ту ли сторону, или уже все происходит по кругу… Даже с учетом черепашьей скорости по прямой он должен был давным-давно достичь Хабаровска, если не пройти его насквозь. А вокруг только тайга да мечущийся снег.
Хотелось упасть, забиться под какую-нибудь елку, чтобы хоть не заваливало сверху, передохнуть… Тем более Воронов взмок от пота, холода не чувствовал, зато ноги уже отказывались двигаться, и даже лыжи казались неподъемным грузом. Но как бы тогда навечно не остаться под той елкой! Пока шевелишься, еще живой, а там замерзнешь потихоньку. Не худший вариант смерти, если собрался на встречу с костлявой. А если впереди ждет совсем иная встреча?
Но времени до темноты осталось не очень много. Сейчас тоже трудно было назвать день светлым, раз не видно почти ничего. Но где-нибудь через час, наверное, меньше, навалится ночной мрак. Хватит ли сил идти всю ночь? И куда он идет вообще? Может, зря был затеян этот нелепый поход?
Воронов устало шагнул к ближайшему дереву и припал к нему. Сядешь – можно не встать, но хоть просто постоять, опираясь на ствол…
Тело захотело большего. Медленно сползти в снег, принять если не лежачую, то хоть сидячую позу. Но ничего подобного лучше не делать. Известно, насколько потом трудно заставить себя встать. Пять минут по часам, хорошим, механическим, и надо двигаться дальше.
Невольно представилось, как он все идет и идет, не то до китайской границы, не то вообще описывая замкнутый круг. Осталось добавить формулировку: «Пропал без вести». Заодно вспомнить кучу народа, которому он необходим. Не по какой-то особой любви, однако была же от Воронова определенная польза как от офицера! На кого станет опираться командир? Пусть говорят, мол, незаменимых нет, вряд ли утверждение относится к нынешнему малолюдью. Каждый человек на счету, и любая смерть при ее неизбежности превратилась в трагедию для остающихся.
Он обязан вернуться. Слово было дано.
Воронов заставил себя оттолкнуться от обледеневшего ствола. Рука невольно сбила часть снега,
Три месяца после Катастрофы. Хабаровск
– Они отказываются платить. Говорят, самим жрать нечего, – Серега говорил понуро. Знал: подобный ответ запросто может рассердить главаря, вызвать такую реакцию, что вестнику не поздоровится. Если же учесть, что в роли вестника выступал Сергей…
– Ты это, что, нормально объяснять не умеешь? – вкрадчиво поинтересовался Музон.
Тело его было в наколках, четыре ходки, не шутка, а уж общий срок был побольше, чем Серега жил на белом свете. Главарь был крепок, широкоплеч, этакий бугай, которого даже колом не особенно собьешь, морда здоровая, нос перебит, зато глазки маленькие, вечно недобрые.
– Я им объяснял. Говорят, их район, и делиться они ни с кем не собираются, – Серега вздохнул.
– Значит, плохо объяснял, – подал голос Ментяра.
Он действительно до Катастрофы был ментом, не каким-нибудь там значимым, нет, обычным сержантом, зато прибился к банде одним из первых и был у Музона правой рукой.
– Сказал бы, что постреляем всех на фиг, враз бы поумнели, – и любовно погладил укороченный автомат.
Патронов к «АКСУ» было не очень много, но с учетом, что большинство уцелевших жителей в качестве оружия не имели ничего серьезнее ножей, заточек и простых дубин, оружие являлось серьезным. Помимо него, банда обладала полудюжиной пистолетов и десятком охотничьих ружей и карабинов. Времена такие – хочешь чего-нибудь добыть, хотя бы элементарно выжить – стань сильным.
– Если б мне такое сказали, так бы вдарил! – с неким оттенком мечтательности вымолвил третий из верхушки, Васька В Лоб Ногой.
Этот, в отличие от остальных, образование имел высшее, трудился менеджером в какой-то фирме и сильно увлекался восточными единоборствами. Отсюда родилось прозвище. Уж очень убедительно Васька проделал пару раз этот фокус – бил ногой так, что жертва один раз долго не могла встать, а другая вообще откинула коньки.
– Вот тебя в следующий раз и пошлю, – зыркнул Музон. Потом вновь перевел взгляд на Серегу. – Придется это, отпетушить тебя для профилактики. Чтоб в следующий раз старался. Или тебе нравится быть опущенным, а, Седой?
Фамилия у Сереги была такая – Седов. Но после взрыва и гибели приятеля его волосы поседели, так что тут совпадало все.
– Что молчишь? Предвкушаешь? – коротко хохотнул Музон.
Остальные его не поддержали. Не видели они удовольствия в таком деле, пусть даже понимали суть.
– Охота тебе, словно девок мало, – Ментяра не защищал парнишку, просто ему был противен акт мужеложства.
– Что б ты понимал! – оскалился Музон. – Лучшая девочка – это пятнадцатилетний мальчик. А тут еще волосы длинные. Хоть на руку наматывай. Ладно. С теми вопрос решим. Васька, собирай всех наших. Покажем им, где амурские раки зимуют. Час тебе на все. А ты, Машка, пошли. Покажешь, это, чему научился.