Путь. Автобиография западного йога
Шрифт:
Моя ошибка заключалась также в опасении, что, продолжая служить этому высокому делу, которое неразлучно с гармонией, я могу внести дисгармонию. Как может гармония породить дисгармонию? Даже когда гармоничная деятельность воспринимается дисгармонично, несправедливо осуждать ее, как нельзя порицать великолепную симфоническую музыку лишь за то, что некоторые слушатели предпочитают джаз.
С изменением моего положения мое отношение к Обществу Самоосознания не изменилось. Я так же глубоко, как прежде, верил в него. Несмотря на боль разлуки, мои чувства к этому обществу поддерживали меня как прежде. Я знал, какую оно проводило работу и какие ученики преданно служили ему. Но как же можно было меня порицать,
К таким выводам я приходил нелегко, без самонадеянности; в течение ряда лет, тщательно выверяя каждый свой шаг, чтобы убеждаться в том, что почва, по которой я шел, выдержит меня. Поначалу я задал себе вопрос, допустимо ли для меня нарушить свои клятвы, обратившись к иному призванию, вместо служения Мастеру. Я чувствовал, что лучше бы я в таком случае умер. Несколько месяцев я страстно молился о разрешении умереть. Наконец мне стало ясно, что эта молитва, как и прежняя, останется без ответа. В конце концов я решил провести остаток своих дней в уединении и медитации, однако даже в этом желании мне было отказано.
Я не раз приступал к поиску подходящего места. Однако у меня не было достаточных средств, и я не знал никого, кто мог бы помочь мне. Не имея денег даже на пропитание, где в Америке я мог вести жизнь отшельника? Я мог установить палатку в лесу и ждать, что Бог накормит меня, как святого Павла Пустынника, к которому, как говорит легенда, каждый день прилетал ворон и приносил каравай хлеба. Но я не мог жить на частном владении без разрешения, а максимальный срок пребывания на государственной земле составлял две недели. С другой стороны, если даже Бог поддержит меня в случае ухода в лес с верой, то должен признаться, именно моя вера была наиболее сильно поколеблена.
Я бы с радостью вернулся в Индию. Там, я знал, можно было выжить отшельником. Я написал письмо Анандамайе Ма, великой святой, с которой я общался много недель, чтобы узнать, не пригласит ли она меня пожить в одном из ее ашрамов. Но по Воле Божьей, мне не суждено было воспользоваться таким выходом: мне отказали в восстановлении въездной визы в Индию. Кто-то в Индии, кажется из зависти, обвинил меня перед правительством в том, что я являюсь агентом ЦРУ и (о ужас!) замаскированным христианским миссионером. Неоднократные попытки опровергнуть эти абсурдные обвинения оказались безуспешными. И только через десять лет, когда я почувствовал в душе указание Бога возвратиться в Индию, все препятствия к моему возвращению туда рассеялись как туман.
Так получилось, что мои поиски уединенного убежища продолжались на Западе. Я пробовал жить во многих местах: посетил епископальные монастыри в Мичигане, Массачусетсе и в Южной Калифорнии; жил некоторое время в Римской католической обители близ Биг-Сура, в Калифорнии, и даже обдумывал вариант малоизвестной религиозной обители в Ливане. Я обращался за разрешением жить где-нибудь вдалеке от дорог, чтобы идти своим путем на владениях какой-нибудь религиозной общины; я предпочитал поселиться на освященной земле. Я изъездил Калифорнию, Орегон и Аризону, посетил Центральную Мексику в поисках места, где смог бы остановиться. Я даже просматривал рекламные буклеты малых стран Карибского региона, в надежде, что когда-нибудь приобрету там клочок земли. Все было напрасно.
Оглядываясь назад, я понимаю, что та духовная поддержка, которую я получал свыше, всегда давалась соответственно моей готовности служить другим. Пока я искал место для себя, ни одна дверь не открылась передо мной. И только признав, что Мастер все еще желает моего служения, я увидел, как двери широко распахнулись передо мной. Помощь, которую я стал получать с тех пор, была часто удивительной.
Невероятно, но в течение того периода, который был самым унылым в моей жизни, когда я чувствовал себя покинутым
Конец лета и осень 1962 года я провел в доме родителей, в Атертоне — небольшом селении, в тридцати милях к югу от Сан-Франциско, в Калифорнии. Однажды вечером, в сентябре, они пригласили меня пойти с ними на обед в дом мистера и миссис Дефти, их соседям на Уэлш-роуд. Я был уже готов отказаться, но потом подумал: «Какая у меня альтернатива? Лежать в комнате и смотреть в потолок?» — и решил идти с ними. В тот вечер среди гостей Дефти была супружеская пара из Индии, доктор и миссис Харидас Чаудхури. Узнав, что они выходцы из Калькутты, я стал говорить с ними на бенгальском наречии. Мы сразу поняли друг друга. Их скромное достоинство в сочетании с обаянием и острым умом, а также неподдельная простота произвели на меня исключительно благоприятное впечатление.
«Где же вы научились так бегло говорить по-бенгальски?» — спросили они меня. Когда я сказал, что провел несколько лет в Бенгалии, они поинтересовались, чем я там занимался. Мои родители, незнакомые с традициями Индии, представили меня в тот вечер как «Наш сын Дон». Теперь я назвал свое монашеское имя.
«Криянанда! — воскликнули они. — Ведь мы слышали ваши записи песнопений Йогананды. Какой у вас прекрасный голос! О, пожалуйста, вы должны прийти и петь в нашем ашраме седьмого октября. В этот день у нас будет служба в память Махатмы Ганди». Как оказалось, доктор Чаудхури был основателем и духовным руководителем хорошо зарекомендовавшего себя духовного общества в Сан-Франциско — Общества Культурного Единения.
Меня это встревожило. «О, прошу прощения, но я в эти дни не готов к публичным выступлениям».
— Но ведь вам не придется читать лекцию. Мы только просим вас спеть. Пожалуйста, приходите! — Они трогательно улыбались.
Все же я отказался — столь вежливо, насколько был способен. Однако доктор Чаудхури не принял мой отказ. «Я чувствовал, что мне кто-то подсказывал, чтобы я настоял, — говорил он мне позднее. — С этой первой встречи с вами у меня было такое чувство, будто вы мой младший брат. В душе я был уверен, что именно по воле Бога вы должны вернуться к деятельности, к которой готовил вас гуру. Вы можете многое дать людям; очень жаль, если вы не будете делиться этим богатством с другими». В следующие дни он написал мне письмо и звонил несколько раз по телефону, убеждая принять его предложение.
Наконец я спросил себя: «Может быть, это и есть то указание, о котором я молился?» Во всяком случае, иных наказов я не получал. Чтобы проверить эту возможность и посмотреть, что из этого выйдет, я согласился прийти.
Седьмого октября я пел «Гокула Чандру» («Луну Гокулы»). В этом популярном бхаджане (песнопении) говорится о муках набожного человека, которые он испытывал при расставании с вечным Спутником, Богом в облике Кришны: «Если мой Возлюбленный не вернется в Гокулу, то жизнь потеряет для меня всякий смысл. О друзья мои, я оставлю все и пойду искать Его. Если я преуспею в этом, хотя знаю, что Его сознание беспредельно, как океан, все же я обовью Его своей любовью и сделаю Его навсегда пленником своего сердца!» В тревоге, как бы этим публичным выступлением не вызвать неудовольствие Мастера, я сначала очень нервничал. Но вскоре я был увлечен вдохновением этих слов, которые в то время так многое значили для меня. Впервые за последние два месяца, я вновь всем сердцем почувствовал благословение Мастера.