Путь
Шрифт:
— Хорошо, я подумаю над этим, Ринат Мансурович.
— Пошевели, пошевели мозгой хорошенько. Хочешь мира — готовься к войне, как говорится, — произнёс старый и, усмехнувшись, резко поменял тему разговора. — Кстати, а ты не вздрогнул, когда узнал, что я — это я?
— Удивился, честно говоря! Не то слово! — подтвердил Шуран.
— А когда узнал это?
— Когда сюда ехали.
— А до этого что?
— До этого не знал.
— Хорошо парни работают! — похвалил Ильсид. — Тот, кому есть что сказать, должен уметь молчать.
— Согласен. — И тут Шуран добавил вопросительную интонацию. — Ринат Мансурович?
— Аюшки?
— Разрешите, спрошу?
— Дерзай.
— А почему
— Хо! — хокнул Ильсид. — Хороший вопрос, — надолго призадумался он. — Как бы тебе ответить, мил человек? У нас ведь тут в каждой избушке свои поибушки, — поскрёб он подбородок. — Вишь ли, когда-то давно Слава шибко наподлил Атталу. И, чтобы загладить свою вину, Орлану пришлось, как бы тебе растолковать, отдать свого родного сына в качестве, скажем так, заложника. Поэтому лет с десятку, если не боле, Колян отрочествовал у Аттала, там снюхался с Алиской и, я думал, уже стал частью его семьи, а сейчас вон оно чё, обратно припылил* (вернулся) к отцу родимому.
— Вот это да, — недоверчиво вытаращил глаза Шуран. — Никогда о таком не слышал.
— Чобы к отцу возвращались?
— Нет, чтобы детей в заложники брали. Это что-то, ну, невероятное.
— Вот тебе очевидно и невероятно, привыкай к иной жизни, — выпятив нижнюю губу, кивнул Ильсид. — В общем, с той поры робяты и не дружат.
— А до этого дружили?
— Да кто их там разберёт, Тальку с Носачём, дружили они или кружили-выкруживали…
— Кто? Я не понял.
— Не понял, значит и не надо, — добродушно отмахнулся Ильсид. — Ты мне лучше по полочкам расфасуй, что в Ганзе делать собирашься?
— Ну, первым делом войду в положуху…
— Перед входом постучи, — хмыкнул Ильсид.
— Короче, пойму чё-почём, и дальше по ситуации. Как-то так…
— Да, немудрён план, — съехидничал старый. — Здорово ты все продумал, в рюшечках, — продолжал иронизировать Ильсид. — А ты знашь, мил человек, кто энти ребята из бригады Вуйчиков? Те, что нынче остались в живых.
— Н-н-нет пока.
— Тогда зараз сообщаю, что это верные головорезы, клейма ставить — места не найти. И они тебя с первого взгляда не любят — уже по факту твоего пребывания в этом мире, Шуран: за всё, что ты для их бригады сотворил, за смерть Вуйчиков. Это значит, что пока ты бушь входить в курс, парни газанут, чтобы попробовать тебя на силу. С самой первой минуты. Ты для них, как коза в сером сарафане. Так что ты будь готов.
— Всегда готов, — невесело выдохнул Алекс.
— Вообще-то, первоходам всегда скощуха* (снисхождение к тем, кто что-то делает впервые), но, думаю, что у тебя скощухи не будет, — произнёс Ринат Мансурович, после чего повисла длительная пауза. Внезапно идея приехать сюда сулила настолько большие проблемы, что в животе молодого хозяина удручённо заурчали внутренности.
— Не ссы раньше времени, мил человек, — понял его состояние Ильсид. — Там не рай, но и не ад. В самой Ганзе, в целом я имею в виду, живут здравы люди, и в том, и в другом кампусе. И бугры там реальные* (руководители — суровые и компетентные люди) — Гилли Градский, Митяй Котлин и другие, пожиже. У кажинного из них есть сильные стороны, иначе бы они не были в положении, однако, у любого человека есть и ахиллова пята — перпеуг, жмотство, непрозорливость. Учитывай это. Многие живут сегодняшней суткой, как слуги народов: они не видят свого пути, не выбирают его, у них всё по случайке* (случайно). Поэтому дам тебе пару советов: думай на несколько шагов вперёд, просчитывай варианты. Хотя, ты знашь, чёткая наметка не всегда несёт плодород* (точное планирование не всегда приносит результаты), потому как в нашей жизни непостоянство — самая постоянная вещь. Жисть, ведь она разная быват: когда накроет, а когда силу даст. Всё по настрою — как сам себе задашь, так и пойдёт. Знашь, невелик человек, а столько может, что диву даёшься. Хошь, я расскажу тебе одну историю для бодрости? — хлопнул в ладоши Ринат Мансурович.
— Конечно, конечно, почему бы и нет?! — весело, чтобы скрыть внезапный испуг, ответил Шуран и сел поудобнее в кресло.
— Тогда слухай… — Ильсид тоже развалился в своём кресле. — Много годов тому назад жил на свете Наполеоне Буонапарте, или Наполеон, как зовём его мы в простонаречном обиходе. И вот единова* (однажды), в самой молодости, Директория, то ись правительство, послало его в Итальянскую армию — а это, чтоб ты вник, сорок тыщ оборванных, упетканых* (уставших) и голодных людей. Ярыги, а не солдаты, одним словом. Они воровастили, пьянили и грабствовали бедное население в окрестностях города Ниццы, в общем, вели себя непотребно. А нашему молодому енералу нужно было, ни много, ни мало, заставить эту ватагу без пяти минут отступников сражаться, мил человек, с превосходящими их регулярными армиями противника.
И вот Наполеон, зелёный двадцатичетырёхлетний бригадный енерал, метор с кепкой* (невысокого роста), так сказать, не чета тебе — дылде, прибыл в ентот бордель. Там на него сверху вниз, почёсывая бакенбарды, уставились несколько здоровенных громил — уже опытных, прожжённых войной офицеров. Конечно, они начали напирать ростом и пытаться его настращать. А тот сходу выдал, что они не выше, а длиннее, и, если они будут и дальше пыжится, то он укоротит их ровно на бошку. В общем, в коротки сроки Бонапарт взял ситуацию в кулак и намотал на него всю армию. Пришлось немного расстрелять, но дисциплину Наполеон утвердил с самого начала.
Тогда усмирённы, но ещё зубаты солдаты заканючили — а когда же жрачка подоспеет и мундиры новые? В ответ Наполеон влез на барабан, кинул вверх руки, разборчиво описал их паршивую картину, припечатал, чтобы они поглядели на себя, на свою худую одёжу и замызганный вид. «Солдаты! — воскликнул он, — вы голодны, грязны, вы досыта наелись речей и обещаний! Хватит ждать, пока нам укажут путь. Война должна сама себя кормить и приносить богатство! Идите же за мной, и я приведу вас в самые плодородные страны, и вы получите столько еды, денег и славы, сколько сможете унести! Я приведу вас в землю обетованную, братья мои!» И толпа взвеселилась!
А ведь он их потом туда и привёл, куда обещал. Но это не суть. Знашь, как они зашуровали после речи на барабане? Ринулись всмятку разбивать вражески войска, одно за одним, одно за одним, пока не расхерачили их всех — то ись почти все армии почти всех европейских стран, используя два метода, — вкрадчивым голосом произнёс Ильсид. — Сказать, каких?
Александр заинтересованно покивал.
— Наполеон умножил скорость передвижения и стянул кулак армии в одном месте. Все солдаты той поры ходили с единовой скоростью — семьдесят шагов в минуту, а его войска — сто двадцать! За помощью этого воины Наполеона стали мчаться брызже, а потом, прямо перед битвой, войска сплотнялись для мощного удара, яко кулак в полёте. У него даже пошла в ход поговорка, сейчас вспомню, погодь. А, вот: «Сила армии — это её масса, помноженная на скорость»!
— Почти как уравнение Эйнштейна, — ухмыльнулся Александр, тоже пытаясь произвести впечатление образованного человека.
— А как там?
— Энергия какого-либо объекта равна массе, умноженной на скорость. Скорость света, правда, в квадрате.
— Вот вишь, знать, Наполеон был прав! — усмехнулся Ильсид. — И что это значит?
— Что? — не понял Шуран и поморгал.
— Это я тебя спрашиваю, что?
— Не знаю. Не думал.
— Вот и подумай, мил человек, подумай! Никогда лишним не быват мозгой пошерудить.