Путь
Шрифт:
Девушка тоже сначала была спокойна, но затем всё же занервничала, вспомнив свой поступок и пугаясь гнева подруги. Впрочем, Мирон тоже в вежливости упражняться бы не стал.
— У-фу-фу, — выдохнула она.
Пара жила в таунхаусе, в самом первом доме в начале извилистой улицы. Домики имели общие боковые стены двойной звуковой непроницаемости и плавно повторяли изгибы дороги. Каждый из них был уникален и идеально вписывался в общую архитектурную концепцию. Дом Мирона имел острые края и утончённые формы, гараж был открыт и пуст. Алиса робко постояла и, решившись, постучала в дверь.
— Нема там никохо! — раздался глубокий женский голос, и из-за можжевелового куста,
Алиса неловко начала:
— Я к Светке. Не знаете, дома?
— Кажу же, шо нема некохо.
— А где они? Я их подруга.
— Поихали до хоспиталя.
— А что такое?
— Яки-то проблемы.
— У кого, у Светки, что ли?
— Ага, захворала девка.
— Что с ней?!
— Ухроза выкидня.
— Угроза выкидыша?
— Друхой раз вже.
— И как она?
— Тяжко.
— А Мирон?
— С нею разом.
— А где она щас?
— На збережении.
— А! На сохранении?
— Вже второй раз, кажу.
— А в чём причина, знаете?
— Не разумею. Може впала хде.
Алиса прикусила нижнюю губу и внезапно почувствовала такой страшенный прилив чувств, что еле сдержалась, чтобы не разрыдаться в голос. Она понимала, кто сделал так, что Светка упала, и, если у той случится выкидыш, виновника определить будет несложно. Руки девушки заходили ходуном, сердечко затрепетало, в горле запершил комок эмоций. Оказывается, что всё по-настоящему, и у каждого нашего действия или бездействия есть цена, которую нужно будет платить всю свою жизнь. До самого конца. И это невозможно забыть или перемотать назад, как когда-то сказал Саша Доктор. Зачем-то вспомнив о нём, она не смогла сдержать рыданий и разревелась, как девчонка.
Более-менее Алиса пришла в себя чуть позже, очнувшись на могучей груди соседки, успокаивавшей её, обнимая и поглаживая волосы.
— Ничёхо, ничёхо, с нею всё будет добре, не плач. Я бачила.
— Что видели? — всхлипывая, поглядела снизу вверх Алиса.
— Що она хлопчика нам народит. И мне нянчити принесёт.
— Где это вы, интересно, видели, что она мальчика родит?
— А я всё бачу. Око у меня — наперёд бачить. Я и тебя бачу.
Алиса отстранилась от мягких телес женщины, отняв её руки от своих волос. Она вытерла слёзы и напряженно, со злостью спросила.
— И что же вы видите?
— Як що? Що ты брюхатая.
— Что это значит? Я толстая?
— Та ни. У тебе тож будя дитинка.
— Какая дитинка? Я не понимаю вас!
— А що тут разуметь? Скоро пузо полезет.
— Какое пузо?! Чё вы несёте?! Ну, вас, в баню!
— А мине-то на кой в баню? Це тобе там народить.
Эти слова она проговорила уже ей в спину, когда Алиса резко повернулась и, отрицательно мотая головой, направилась к мобилю. Она шумно дула перед собой, как будто разгоняя наваждение и слова дородной бабы, которая, видите ли, видит всё наперёд. Придумает же тоже! Бачит она, ишь ты! Пузо, видите ли! Дитинку какую-то придумала! Шуточки она так шутит!
Но в этот момент Алиса отчётливо поняла, что трёхнедельная задержка месячных — точно не шутка!
**
Кащей сидел в углу старого офиса Вуйчиков, среди разрухи ремонта, обдумывая произошедшее. Огнём горела ссадина на лбу, в голове метался пожар похлеще — было стыдно. Перед собой, перед всеми людьми, что видели его позор и, в первую очередь, перед отцом. Всю жизнь Кащей мечтал добиться уважения Орлана, чей ореол славы, словно маяк, светил перед ним столько, сколько он себя помнил. И вот, это время пришло, а он так опозорился! Мысли, словно всполохи пламени, не останавливаясь, прожигали связь воспоминаний, что теперь будут вспыхивать каждый раз до скончания дней. Если бы можно было приостановить бешеную скачку судорожных ассоциаций, возникающих в его воспалённой черепушке, то можно было бы отследить один любопытный заезженный мотив.
Колян был маленьким ребёнком, когда их разлучили с отцом. Орлан, взбешённый предательством Аттала, послал в дом к бывшему другу опытного убийцу — Валеру Берета, а тот, ведомый какими-то своими идеями, сдал своего хозяина со всеми потрохами и заслуженно получил наказание в виде ломаного гроша. Сам Слава схлопотал сразу два — ему вообще повезло, что жив остался, просто на Большом Совете пожалели. Вернее, именно Аттал проголосовал против смерти Славы. Он сказал тогда: «Я не смогу простить этого человека, это так. Но я не могу и убить его, ведь он мой друг. Точнее, он был моим другом».
В итоге Орлана простили, но наказали. Приговор оказался суров: у Славы Аетина отобрали одиннадцатилетнего сына и отдали мальчика на воспитание в дом Аттала. Многие считали, что хозяин Ахеи таким образом выцарапал себе заложника, и, возможно, в этом была доля истины. Но было и ещё кое-что — Аттал Иванович решил отомстить бывшему другу, воспитывая в мальчике те качества, которые ненавидит Орлан. Он потакал вздорному характеру Коли, поощрял вспышки жестокости, не обращал внимания на лень, всегда был дружелюбен, незаслуженно балуя сына Славы Аетина.
А тот быстро привык к доброму дядюшке Атталу. Конечно, сначала молоденький парнишка мучился, ведь его отношение ко всему в жизни кардинально переменилось. Когда по решению Совета мальчика перевезли жить в чужой дом, он понял, что папа не всесилен, а вскоре пришлось услышать и то, что, оказывается, его отец опозорил свою семью, предал лучшего друга, попутал все понятия чести и достоин презрения. По крайней мере, Аттал говорил так, частенько повторяя, как Кольке повезло. И вправду — вместо сурового отца Орлана, держащего в кулаке его — тощего, сутулого воробья, он получил доброго дядюшку, настроенного панибратски: из спартанских условий отчего дома он попал в афинскую гимнасию, а аетинский стоицизм сменился атталовским эпикурейством. И ещё… в доме он сошёлся с Алисой. Всего через несколько лет, когда им обоим было примерно лет по пятнадцать, гормональный взрыв бросил их в объятия друг друга, а потом и в кровать.
Аттал, когда узнал об этом, только всплеснул руками — что он мог поделать — молодость, глупость, сам был такой. Да и вообще, с годами у него поменялось отношение к Коле — оно стало мягче: поблекло чувство обиды на Орлана, поистрепались обрывки памяти, отношения в семье поменяли свой курс. Со временем Колян стал родным человеком с неплохими задатками, правда, пока без царя в голове, поскольку Аттал не спешил учить парня мудрости.
С тех пор прошло много лет. Алиса с годами расцветала, раскрываясь новыми бутонами, благоухая и маня. Однако со временем Кащей стал замечать тёмные пятна на её лепестках — цветок был яркий, конечно, но терял былую свежесть и уже не так дурманил. А вскоре он ощутил в их отношениях третьего. Сложно описать, но он прямо чуял чужой дух. Алиса тогда изменилась, словно отстранилась от него, её настроение постоянно менялось: иногда она была истеричная, иногда заторможенная. А потом всё стало по-прежнему, как будто ничего и не было. И он простил, поверил в то, что тогда ему просто показалось.