Путанабус. Трилогия
Шрифт:
Кроме сапог я за полчаса стал обладателем хороших диагоналевых галифе по размеру, практически новых с высоким поясом под грудь. Синего цвета с малиновым кантом. И коричневого френча – русского самопала под фирменный бритиш, но приличного сукна и хорошего пошива. А также большой полевой фуражки казачьего образца, распяленной на деревянную пружину. Ее я брать не хотел, но ничего другого на мою большую голову не нашлось, даже папахи. Нашел он мне в своих закромах вместо генеральской шинели с «революционными» отворотами,[370] от которой я категорически отказался (шлепнут еще сторонние товарищи, не разобравшись), некое подобие двубортного шоферского бушлата серого касторового сукна. Чуть широковат бушлат оказался в плечах, но это несмертельно. Особенно по нашим дефицитным временам. Довершила мое преображение командирская планшетка с целлулоидным отделением под карту.
Напоследок Шапиро попытался мне всучить «в знак уважения» еще пехотный кортик с «клюквой».[371] Но это не для меня. Вместо холодного оружия заставил его найти у себя в глубинах амбара хирургический набор (шикарный набор оказался, немецкий, из нержавеющей стали в отдельном ранценесессере) и разного перевязочного материала, йода и перекиси водорода, которых тут оказалось очень и очень богато. Что ж они его на товарища Нахамкесато пожадовали? Мы ж его чуть ли не стираными портянками бинтовали. Вот не пойму их логики, хоть убей!
Поиски подходящей одежды для Наталии Васильевны прошли намного дольше. Все же тут мужской гардероб в основном, и размеры совсем другие, хотя сестра милосердия – девушка высокая и видная. А вот ножка у нее маленькая.
Стремительный Шапиро молнией метался между штабелями, ящиками, сундуками и просто узлами; казалось, знал все, что и где у него лежит, но каждый раз это был кайф предпоследнего варианта решения.
В итоге этих метаний интенданта Наталия Васильевна оказалась обладательницей краповых «революционных» шаровар,[372] снятых с какогото гусарского унтера. И гусарских же ботиков[373] с короткими серебряными шпорами. Защитного цвета шерстяной гимнастеркикосоворотки, которую милосердная сестра согласилась ушить сама, при обеспечении ее нитками и иголками (и этот дефицит ей тут же был интендантом выдан!). И шикарной темнолиловой венгерки из французского драпратина с черными бранденбурами шелкового шнура. На черном каракуле в комплекте с каракулевым же картузом. Черная юбка тонкого сукна к этому костюму нашлась почемуто в соседнем амбаре. И одно хорошее шерстяное платье с глухим воротом. (Это все не иначе с какойто барской усадьбы грабленое тряпье.)
– Вы совсем будете, барышня, как кавалеристдевица Дурова, – сделал интендант неловкий комплимент, принеся к охотничьему костюму юбку и кавказский тонкий пояс с серебряным набором.
Выдал он нам также нужных размеров исподнего мужского, нового, по две пары на нос, и льняной бязи на портянки. Мятного зубного порошка фабрики Маевского в жестяных банках. Хозяйственного и земляничного мыла. И медицинского спирта две ведерные бутыли в камышовой оплетке.
С последним интенданта расставаться мучила жаба. Крепко мучила. Но отказать бумаге с подписью Мехлиса он не осмелился.
– Моисей Шлемович, – предложил я ему вполголоса, – куда нам сейчас тащить обе бутыли? Да и на чем?
И внимательно посмотрел ему в глаза.
Интендант почесал за ухом, мотнул головой и согласился со мной, что в двуколку все не влезет.
– Вот и я о том же, – продолжал рассуждать. – Одну бутыль мы пока оставим у вас. Мало ли что случиться может в этом каретном сарае, в котором сейчас перевязочный пункт? Лучше вы нам саквояж подыщите под нашу старую одежку. И прикажите запрягать санитарную двуколку.
– Вы совершенно правы, Георгий Васильевич. – Интендант даже руки потер, как муха перед обедом. Никак в предвкушении удачных гешефтов со спиртом в период сухого закона. Я же ему сразу за две бутыли в складском талмуде расписался. – Сейчас распоряжусь насчет двуколки. Ее сразу к вашему подразделению приписать или с возвратом?
– Лучше сразу. Она же и так нам положена.
– Таки да, – согласился интендант.
Пока мы с Шапиро носились по амбарам, пока запрягали в нашу двуколку красивую рыжую кобылку с тонкими ногами, пока нам выделялся из личных закромов интенданта объемный американский сак, Наталия Васильевна успела пошить две нарукавные повязки белые с красным крестиком посередине. На завязках.
Переоделись в обновы мы там же, в амбаре. И повязки нацепили на левые руки. Наталия Васильевна лишь картуз надевать не стала, обошлась косынкой сестры милосердия. В неушитом вороте гимнастерки ее шейка стала похожа на гусенка, поэтому венгерку она на плечи накинула.
Я же не преминул подпоясать френч австрийским ремнем с «манлихером».
Погрузили все в двуколку и, тепло простившись с испуганнозаботливым интендантом, не торопясь покатили к волостному управлению. К обжитыми уже нами каретному сараю и сеновалу.
Заезжая во двор волостного правления, мы неаккуратно столкнулись с Мехлисом, который ловко перехватил нашу лошадь под уздцы, слегка отскочив в сторону. А то бы мог не отделаться легким испугом при столкновении с гужевым транспортом. Лечи его потом. А отпуск?
– Вижу, обживаете свое подразделение, товарищ начальник пепепупо? Похвальная деловитость. – Комиссар нам задорно подмигнул.
– Лев Захарыч, хоть ты бы не смеялся над моей должностью, – с укоризной ответил ему с высоты двуколки.
– Все, больше не буду, – улыбнулся комиссар, ласково поглаживая лошадиную морду. – Хорошая кобылка, справная. Интересно, за что так полюбил вас Шапиро, что англизированного дончака вам в оглобли отдал?
Я сделал удивленное лицо и развел в стороны руки. Типа знать ничего не знаю и ведать не ведаю.
А Мехлис уже переменил тему:
– Чаем меня угостите в качестве компенсации за наезд?
– С удовольствием, – подмигнули Наталии Васильевне. – Только у нас чай особый, революционный – бээсбэзе.
– Не понял. – Мехлис действительно выглядел озадаченным. – Какое безе?
Тут я откровенно расхохотался:
– Это означает, что чай «без сахара и без заварки».
Вылез из двуколки сам и подал руку милосердной сестре, помогая той выбраться на твердый грунт. Потом, взяв лошадь за уздцы с другой стороны от комиссара, повел ее с повозкой к каретному сараю. Мехлис пошел со мной, так как все еще держался за недоуздок.
– Уел, трубка клистирная. Отомстил за пепепупо, – констатировал комиссар. – Веселый ты человек, Георгий Дмитриевич, как я посмотрю.