Путешественница. Книга 2. В плену стихий
Шрифт:
– Хочешь сказать, что можно попробовать?
Я видела след от шрама на горле Джейми и ткнулась туда лицом, раскрыв рот. Под ключицей билась жилка. Джейми вздрогнул, но уже не от холода.
– Нет, не хочу, – задышал он.
Он запустил руку в ворот моей сорочки, чтобы снять ее, а потом вдруг схватил меня, поднимая, держа так легко, что казалось, будто я пушинка в его руках. Наконец он умудрился снять с меня одежду, и я поежилась от холода и от желания близости.
Джейми блаженно заулыбался, прикрыв глаза, кажущиеся раскосыми, и положил руки на мои груди.
– Я
В комнате давно было темно – свеча уже погасла, а очаг угасал. На небе появились звезды, пока еще бледные. Я изучала, как комната выглядит в темноте: на столе стоял белый фарфоровый кувшин, синий тазик, кажущийся сейчас черным; на табурете лежала одежда Джейми. Глаза привыкали к темноте.
Самого Джейми я видела тоже хорошо. Он отбросил покрывало, и я могла любоваться его мускулами, блестевшими в свете звезд. Невольно мои пальцы очерчивали его ребра. Я видела, как над кожей Джейми встают темные волоски, обволакивая дымкой его бледное тело.
– Как же хорошо, когда рядом любимый мужчина, которого можно касаться. И любить, и ласкать, – рассуждала я вслух.
– Я все еще нравлюсь тебе? – Джейми был польщен высоким званием, ласками и оценкой его физической красоты.
Он обнял меня.
Я сонно согласилась. Мне трудно было объяснить все в деталях, ведь тяжело описать словами то чувство, когда можно ласкать мужчину в любой момент, когда захочешь, потому что он является как бы продолжением тебя, потому что ты обладаешь им – лучше не придумаешь слова, – и, наконец, потому, что он сам хочет этих ласк и позволяет распоряжаться собой.
Я быстро коснулась рукой живота Джейми, затем выпуклостей таза и бедер, полных мускулов.
Огонь угасал, но его отблески успели лизнуть волосы на теле Джейми, начинающиеся невинным золотым пушком на конечностях и заканчивающихся каштановой темнотой в межножье.
– Ты точно бабуин – такой же волосатый. Но очень хорошенький. Всюду.
Я осторожно коснулась гущи волос между его бедер, и Джейми позволил мне ласкать его.
– Нужно сказать, что меня еще не собирались освежевать. Оно и к лучшему, – рассудил он. – Англичаночка, с кого с кого, а с тебя уж точно нельзя спускать шкуру. – Он взял мощной рукой половинку моей попки, проводя по ней большим пальцем. Другая его рука покоилась на подушке – Джейми положил на нее голову, добродушно изучая мое тело, что не могло мне не нравиться.
– Хотелось бы верить.
Он стал гладить мне спину, ведя пальцем вдоль позвоночника, и я легла так, чтобы он мог лучше касаться меня.
– Англичаночка, видела, как ветка лежит в воде? – внезапно спросил Джейми. – Только не плывет, а именно лежит, долго лежит в стоячей воде. На ней образуются пузырьки, много – целые тысячи, по всей длине. Кажется, что она в инее, так они ее облепляют. Ну или что она в серебристом меху.
Джейми едва касался моего тела, и навстречу его пальцам со спины, с ребер, с рук поднимались волоски, создавая отзывчивые волны. Моя кожа покрылась мурашками, но Джейми не останавливался.
– Так и ты. Гладенькая, как веточка, беленькая, в серебре, в пузырьках. Представляешь? – прошептал он.
Какое-то
Свернувшись калачиком подле него, я лежала сзади, и мои колени очень точно вписались в его подколенные выемки. Сзади меня еще виднелись всполохи умершего огня, и их было достаточно, чтобы я увидела шрамы на спине Джейми, которыми была полна его спина, испещренная следами от заживших шрамов, будто исполосованная чем-то серебристым. Я помнила эти шрамы, но тогда могла на ощупь безошибочно сказать, где какой. К тому же появился новый шрам, неизвестный – полумесяц, оставленный на теле Джейми уже после моего ухода. Он размещался по диагонали, тонко, но глубоко разрезая кожу.
Я прошлась по нему пальцем.
– Не собирались освежевать, но ведь были бы не прочь?
Джейми ничуть не удивился моему вопросу.
– Было и такое.
– И теперь? – обеспокоилась я.
Джейми помедлил с ответом, вздохнув и помолчав.
– Теперь… Что ж, и теперь.
Я опять стала водить пальцем по этому новому, незнакомому мне шраму, чтобы лучше запомнить его и связать с тем, чем занимался Джейми без меня. Сейчас это был уже жесткий рубец, но тогда… Впрочем, я не знала, что было тогда.
– Кто он?
– Я не знаю, англичаночка. Но догадываюсь, почему он за мной охотится. – Джейми накрыл своей рукой мою, покоившуюся у него на животе.
Дом молчал, по-видимому, все спали. Это было неудивительно, если вспомнить, что все малыши, все дети и внуки уехали и что в Лаллиброхе осталось немного людей – слуги, спавшие где-то позади кухни, Эуон-старший и Дженни, ночевавшие вдали отсюда, в конце коридора, и Эуон-младший в верхних этажах. Мне показалось, что мы с Джейми предоставлены сами себе, что мы где-то на краю света, откуда не видно ни Эдинбурга, ни коллег Джейми по его ночному промыслу.
– Англичаночка, припоминаешь, как перед Каллоденом ходил слух о золоте будто бы из Франции? Это было после падения Стирлинга.
– Которое прислал Людовик? Конечно, помню. Но ведь и ты знаешь, что он ничего не отправлял нам. – Я вспомнила те дни, когда Карл Стюарт дерзко возвысился, чтобы по прошествии некоторого времени снова пасть в пучину небытия. – Да и не только он, Джейми, вспомни: французское золото, испанские корабли, голландское оружие… Ничего этого ведь не было!
– Ну, не совсем уж ничего. Людовик и правда ничего не посылал, но золото было на самом деле. Правда, тогда думали на него.
Джейми поведал мне историю, которой я не знала: он встретился с Дунканом Керром, находившимся при смерти, и тот шепнул о золоте, хотя это было ему трудно и физически, и еще потому, что у постоялого двора, где он умирал, были уши, к тому же за ним наблюдал офицер-англичанин.
– Беднягу лихорадило, но голова и язык ему еще служили. Узнав меня, он понял, что если не расскажет мне всего, то унесет свою тайну в могилу. Больше некому было довериться, и Дункан посвятил меня в подробности.