Путешествие двадцать шестое

Станислав Лем

Путешествие двадцать шестое

Пятнадцать лет прошло с той минуты, как я покинул Землю, и ностальгия мучила меня все сильнее; в конце концов я решил навестить родные края. Это решение я принял на Теропии, третьеразрядной планете в созвездии Кита. Однако, придя в ракетный порт, я увидел довольно большую группу путешественников, читающих в унылом молчании объявление на доске Бюро Космической Навигации. В объявлении говорилось о вторжении крупных метеоритных масс на ракетные пути; в ожидании благоприятной погоды я провел несколько дней среди товарищей по несчастью. Был среди них один молодой хвастун, рассказывавший всякому, кому только мог, различные истории о планетах, которые он якобы сам посетил. С первого же взгляда я убедился, что это самый обычный обманщик, и когда подвернулся мне случай, я изобличил его. Он имел нахальство рассказывать в моем присутствии о жителях планеты

– Представьте себе, - говорил он, - что когда в Египте царствовал Аменготеп Четвертый из Фиванской династии, на Борелии встретились два Медлита. Один из них спросил: "Что нового?" После этого были сооружены Пирамиды, Александр Македонский покорил Азию и дошел до Тихого океана; Греция была покорена Римом; образовалась Римская империя германского народа; шли крестовые походы; ислам боролся с христианством; кипели войны Алой и Белой Розы, Тридцатилетняя война, Столетняя война... а другой Медлит все еще не отвечал, и только когда немцы победили Францию под Седаном, борелианское чудовище ответило: "Ничего нового..." Так невероятно, неслыханно медленно протекает жизнь этих поразительных созданий; я могу сказать это спокойно, ибо сам их видел и исследовал.

Тут терпение у меня иссякло.

– То, что вы рассказали, - холодно произнес я, - это низкая ложь.

Став центром всеобщего внимания, я объяснил:

– Александр Великий никогда не доходил до Тихого океана, ибо, как хорошо известно, вернулся с пути в 325 году до нашей эры.

Раздались рукоплескания, и с этой минуты обманщик был окружен всеобщим презрением.

Среди присутствующих находился старик с почтенной внешностью; приблизясь ко мне, он выразил мне признательность за столь энергичное выступление в защиту точности и истины, после чего представился мне как профессор Тарантога. Я безмерно обрадовался тому, что счастливый случай наконец-то свел нас вместе. С этой минуты и до конца пребывания на Теропии мы были неразлучны. В ученых беседах время пролетело незаметно. Профессор рассказал мне о своем пребывании у Горготов в системе Эридана, об исследованиях над Труванками, этими необычайными созданиями с Пантелюзы, самыми болтливыми растениями в космосе, показывал мне фотографии Одоленгов. Эти последние передвигаются не известным нигде больше способом, выворачивая при каждом шаге свое тело то налицо, то наизнанку. Я, в свою очередь, поделился с ним впечатлениями своего двухлетнего пребывания на Стредогенции: ее обитатели хоронят своих покойников в небе, а именно запаковав в гробы соответствующей формы, выстреливают их на большой скорости в пространство; вся планета окружена роями гробниц, вращающихся вокруг нее на манер искусственных спутников, и это летающее кладбище очень затрудняет ракетную навигацию. В благодарность за эти сведения профессор дал мне оттиск своего еще не опубликованного труда о планете Меопсере и о живущих на ней разумных существах - Муциохах. Он так много рассказал мне о их просто необычайном сходстве с людьми, что мне очень захотелось навестить Меопсеру. Некоторое время я колебался, помня о своем решении вернуться на Землю, но в конце концов исследователь победил во мне человека. Когда прогнозы Бюро Космической Навигации указали на летную погоду, я сердечно простился с Тарантогой и начал готовиться к отлету. Запасшись всем необходимым, я купил в киоске близ порта карту той части неба, где находится Меопсера. К несчастью, новую карту мне достать не удалось, так что я купил подержанную. И рок захотел, чтобы именно окрестности Меопсеры на ней нельзя было разобрать, так как там проходил сгиб. Полагаясь на свою опытность, я начертил по линейке прямую в качестве курса и пустился в путь.

Перелет должен был тянуться довольно долго, так что я взял с собою побольше книг, чтобы проводить время за чтением; это были труды научного содержания, описания различных трансгалактических путешествий, теория космодромам, спортивная астронавтика и тому подобное. По мере чтения мое неудовольствие и претензии к авторам непрестанно возрастали; наконец, разгневанный их недобросовестностью, частыми ошибками, извращениями и даже обманами, я решил коренным образом изменить столь губительное положение вещей и, действуя со свойственной мне импульсивностью, немедленно уселся писать. Именно таким образом появились мои теперешние записки. Я писал четыре недели, днем и ночью, и даже когда меня одолевал сон, я не выпускал пера из руки. Я так погрузился в свою работу, пейзажи планет так ясно вставали у меня перед глазами, такая живая толпа образов окружила мой стол, толкая друг друга в нетерпении поскорее попасть на страницы рукописи, что я совершенно забыл, где нахожусь и куда лечу. Однажды ночью из короткого, но глубокого сна, в который я погрузился, склонив голову на груду исписанных листов, меня вырвало сильное сотрясение. Я вскочил и бросился к окну. Снаружи царила абсолютная тьма.

Я обследовал внутренность ракеты и, убедившись, что она не повреждена, заключил, что мимо нее скользнул какой-нибудь метеорит. Спать мне не хотелось, и я вернулся к работе. Я писал уж много часов, как вдруг заметил, что в ракете становится все светлее. Снова подошел я к окну, и каково же было мое изумление, когда я увидел обширные поля, покрытые пышной растительностью, и над ними небо, розовеющее зарею! Не колеблясь, я открыл шлюз. Небо все светлело, высоко в нем плыли облака, тихий ветерок шелестел в верхушках деревьев. Моя ракета с разгона врылась до половины в мягкий песчаный холм; таким образом я приземлился на Меопсере довольно неожиданно для себя самого. Улыбаясь, я покачал головой над собственной рассеянностью, спрятал рукописи в шкаф и, выйдя из ракеты, отправился искать обитателей этого неизвестного мне мира.

Миновав отлогий склон, поросший мелкими растениями, я попал на что-то, напоминавшее прямую как стрела, широкую дорогу. Я пошел по ней, наслаждаясь утренней свежестью. Разглядывая окрестности, я убедился, что профессор Тарантога несколько преувеличил: планета действительно похожа на Землю, но небо у нее бледное, не такое голубое. Облака тоже, казалось, имели непривычную, не встречающуюся на Земле форму.

Из-за поворота дороги появилось какое-то существо; когда мы достаточно приблизились друг к другу, я убедился, что с виду оно похоже на молодого мужчину и что Тарантога был прав. Мысленно отметив это, я подошел к встречному, слегка согнул колени, описал распростертыми руками круг, что является обычным приветствием в южных районах Галактики, и спросил, нахожусь ли я на Меопсере и имею ли удовольствие говорить с Муциохом. Существо сначала вытаращило глаза, потом отступило шага на два и отозвалось:

– Чего? Не понимаю!

Язык, на котором оно говорило, был мне знаком, но я никак не мог вспомнить, в каких областях неба им пользуются, - это и неудивительно для человека, владеющего, как я, наречиями почти трехсот галактических племен. Не помня, где говорят на этом языке, я все же мог им пользоваться, так что спросил, нахожусь ли я на Меопсере, и возобновил кругообразные движения рук, выражая этим свои дружеские намерения. В ответ на это туземец сначала немного попятился назад, потом вдруг повернулся и огромными прыжками умчался прочь; в одно мгновение он исчез из вида.

"Какой пугливый экземпляр", - подумал я, записал наблюдение и пошел дальше. Вскоре мне встретилось другое существо; оно тоже шло по дороге, было значительно меньше первого - очевидно, было еще незрелым, - катило перед собой какой-то деревянный раскрашенный круг, издавая громкие возгласы; вероятно, это было что-то вроде пения. Я заговорил с ним, как и с первым, - оно застыло на месте и ничего не ответило. Я возобновил вопрос и приветственные жесты. Тогда существо вдруг присело на корточки, сунуло меньшие из пальцев себе в ротовое отверстие, растянуло его до ушей, а свободными пальцами стало перебирать себе по лицу, словно играя на невидимом инструменте; а потом вдруг вскочило на ноги и убежало через поля, громко крича: "Мейд, мейд!" Слово "мейд", насколько я мог припомнить, означает что-то вроде безумного, и потому я записал, что на Меопсере сумасшедшие ходят свободно по общественным дорогам и о своем состоянии предостерегают прохожих возгласами; после этого я пустился дальше.

Несколькими километрами далее над небольшим прудком сидело на берегу существо, одетое в белую ткань с зелеными, голубыми, лиловыми и оранжевыми полосками. Орудием, похожим на удочку, оно ловило рыбу. Я осторожно приблизился к нему, стараясь движениями и позой выразить свои дружеские чувства, и еще раз спросил, нахожусь ли я на Меопсере. Существо пытливо поглядело на меня, потом ответило:

– Что это за шутки? Какая Меопсера? Это Мерка.

– Как?
– переспросил я; такая планета была мне неизвестна.

– Мерка. Откуда ты взялся?

– Приехал недавно, - уклончиво ответил я, зная по опыту, как недоверчивы иногда бывают туземцы планет к незнакомым пришельцам.
– А кто ты?
– спросил я, в свою очередь.

– Я? Я здешний "док".

Я сел рядом с существом и начал расспрашивать его о различных вещах. Оно говорило так быстро и невнятно, что я не понял и половины, но все же допытался, что планета, на которую я опустился, действительно называется Мерка, что ее жители называют себя Мерканцами и что "док" означает профессию, сходную с лекарской.