Путешествие на берег Маклая
Шрифт:
Это для меня большая потеря, так как он был сконструирован специально для определения температуры воды. (Этот термометр был сделан по инструкциям Иенского профессора Е. Шмидта. Он помещался в стеклянной трубке, сохранявшей некоторое количество воды, так что шарик оставался изолированным и не подвергался действию температуры воздуха.) Теперь у меня осталось только два термометра под верандой, один макс., другой мин. Другие закопаны в землю. Я думал, что в это мое пребывание на Новой Гвинее мне будет достаточно 6 термометров, но в этом я ошибся.
Сегодня не приходил ни один туземец.
Января 2. Ночью упало поперек
Январь 3. Туй, возвращаясь с плантации, принес мне очень маленького поросенка, которого загрызла собака. Большой недостаток в свежей животной пище и постоянные просьбы Ульсона о мясе были причиной, почему я принял подарок. За это я дал ему (Тую) немного табаку и две пустые бутылки. Маленькое и очень худое животное заинтересовало меня продольными темно-коричневыми полосами по бокам при светлой груди и брюхе и белых лапах.
Я вскрыл череп и зарисовал верхнюю кору мозга. Взяв голову для дальнейшего исследования, я отдал туловище Ульсону, который сразу принялся чистить его и варить, разделив на две порции, одну на завтрак, другую на обед. Глядя на Ульсона, заботливо приготавливавшего свинью и жадно съевшего львиную долю ее, можно было легко заключить, что люди по природе – животные плотоядные.
Было интересно наблюдать, с каким удовольствием и прожорливостью ел он не только мясо, но и обгладывал кости, не оставляя ни кусочка от хрящей, и даже съел кожу. Он сегодня был менее болтлив, чем обычно, и не стонал и не вздыхал о невзгодах нашей жизни. Да, кусок мяса – важная вещь. Теперь мне не кажется странным, что люди, привыкшие к животной пище, переселясь туда, где они не могли добыть мяса, становились каннибалами.
В течение нескольких дней я просматривал свою коллекцию волос папуасов, но не имел возможности проделать достаточные наблюдения над их распределением по голове и телу туземцев. Считалось установленным, что у папуасской расы волосы растут пучками и что корни их образуют естественные группы.
При первом моем знакомстве с представителями папуасской расы в Новой Ирландии в августе прошлого года я был склонен сомневаться в правильности этого положения, принятого многими выдающимися антропологами, но у меня не было удобного случая произвести решающее окончательное наблюдение благодаря густым вьющимся космам моих соседей. Я мог только наблюдать рост волос на висках и на затылке, но не нашел в нем ничего особенного.
Я хорошо знал, что взрослые очень ценят свои волосы и что поэтому бесполезно просить кого-либо срезать немного волос ближе к корню, но я надеялся, что смогу вызвать расположение одного из мальчиков настолько, чтобы он позволил мне сделать необходимое наблюдение. Лежа после завтрака в покачиваемом ветром гамаке, прислушиваясь к ветру в листве высоких деревьев вокруг и монотонному плеску волн о коралловый риф и думая, как выполнить свои желания, я, видно, заснул, но лишь на короткое время, так как был разбужен звуком голоса, зовущего меня.
Я с неохотой открыл глаза и, взглянув на незваных гостей, сейчас же вскочил. Это был Коле из Бонгу с мальчиком в возрасте около 9 лет, волосы которого были низко подстрижены, как раз так, как мне было нужно.
Я осмотрел его голову с величайшим интересом и вниманием и записал несколько замечаний в записную книжку. Я был так занят осмотром, что двое туземцев встревожились и в особенности потому, что я даже не обратил внимания на кокосовые орехи и сахарный тростник, которые они принесли мне в подарок. Чтобы спастись от того необычного внимания, которое я уделил голове и волосам Сыроя, Коле сказал, что они торопятся и что им еще предстоит долго идти.
Я с удовольствием подарил им вдвое больше, чем обычно, табака и бус. Я дал бы им в 20 раз больше, если бы кто-нибудь из них позволил мне вырезать квадратный дюйм кожи вместе с волосами. Но даже и без этого я удостоверился по коротко остриженным волосам Сыроя, что волосы папуасов растут не пучками или группами, как предполагали до сих пор, но так же, как и у нас самих.
Это наблюдение, которое многим может показаться пустяковым, совершенно разогнало мою сонливость и привело в хорошее расположение духа. Это было сейчас же замечено пришедшими меня навестить туземцами из Горенду.
Лалу попросил у меня зеркало, и когда я дал ему его, он начал выдергивать волосы из бровей и усов, особенно те, которые росли близко к губам. Он проделывал это двумя раковинами с полированными краями, пользуясь ими как пинцетом – в естественном состоянии раковины не сжимаются плотно.
Сделав это, он принялся искать седые волосы на голове; он спросил Бонема, много ли их на затылке, где он не может видеть сам. Получив утвердительный ответ, он проявил величайшее терпение, когда я предложил ему свои услуги. В результате я получил возможность прибавить к своей коллекции несколько дюжин волос с корнями; озабоченный желанием получить как можно больше, я часто вырывал два или три (волоска) сразу, но Лалу сидел тихо, не двигая ни единым мускулом лица.
Волос папуаса гораздо тоньше, чем средний волос европейца, и имеет замечательно маленький корень, чем можно объяснить терпение Лалу. Бонем, заметив в зеркале, что его космы недостаточно велики, начал расчесывать их бамбуковым гребнем. В пять минут форма его головы изменилась, и волосы поднялись ореолом вокруг лица.
Затем он достал из своего мешка хорошо сплетенную веревку, выбеленную известью, с деревянными шпильками для волос, прикрепленными к обоим концам. Туго обмотав веревку вокруг головы, он воткнул булавки в волосы на затылке, чтобы захватить волосы на лбу. Белые пятна, которые я заметил на ногах Бонема, были рубцами глубоких ран, более легкие раны оставляют шрамы, обычно темнее, чем кожа.
Ступни ног папуасов очень широки, 13 и даже 15 сантиметров. Зачастую пальцы обезображены старыми ранами. Я часто видел пальцы без ногтей. Когда я рассматривал сильно обезображенное оспой лицо Дигу, последний объяснил мне, что болезнь пришла с запада и что от нее умерло много туземцев. Недостаточное знание языка помешало мне установить, когда это произошло.
К моему большому удивлению, я обнаружил, что многие слова языка Горенду отличаются от языка Бонгу, хотя два эти места отстоят друг от друга не более чем на милю. Например, в Горенду камень называется «убу», а в Бонгу – «гитан».