Путешествие на берег Маклая
Шрифт:
Когда я объявил капитану М. Н. Кумани свое решение, он спросил меня, сколько мне необходимо будет времени, чтобы собраться. Я ответил, что через три дня после того, как «Изумруд» бросил якорь, он будет в состоянии поднять его и идти, куда пожелает. Остающиеся два дня я предоставил себе на упаковку вещей и на прощанье с туземцами. Михаил Николаевич любезно уступил мне одну из своих кают, и я уже перевез многие вещи из Гарагаси.
Вечером пришло ко мне с факелами много людей из Бонгу, Горенду и Гумбу; между ними были также жители Мале и Колику-Мана. Туй, Бугай, Саул, Лако, Сагам и другие, которых я более знал и которые чаще бывали в Гарагаси, особенно сокрушались о моем отъезде и, наконец, пришли к решению: просить меня остаться с ними, не ехать, а поселиться на этом берегу, уверяя, что в каждой деревне по берегу и в горах мне будет построен дом, что для каждого дома я могу выбрать из девушек по жене или даже по две жены, если одной недостаточно.
Я отклонил это предложение, сказав, что вернусь со временем и опять буду жить с ними.
Люди Гумбу пристали ко мне, прося идти в Гумбу, где, по их словам, кроме местных жителей, собрались люди Теньгум-, Энглам– и Самбуль-Мана, которые все желают меня видеть. Не желая отказать им, может быть, в последний раз, я пошел, окруженный большой толпой туземцев с факелами в руках.
В Гумбу было повторение сцены, бывшей в Гарагаси. Все просили меня остаться. Мне мало пришлось спать, и когда к утру я хотел подняться, то почувствовал значительную боль в ногах. Последние два дня я много ходил и не обращал внимания на раны на ногах, которые сильно опухли и очень мешали при ходьбе. Я пошел, однако, по берегу, желая вернуться скорее в Гарагаси. Боль была так сильна, что туземцы, устроив из нескольких перекладин род носилок, перенесли меня на них до мыска Габина, а оттуда перевезли на клипер, где я отдохнул и где раны мои были обмыты и перевязаны.
По приказанию командира, толстая доска красного дерева, на которой была прибита медная с вырезанной надписью
VITIAZ. Sept. 1871. MIKLOUHO-MACLAY. IZOUMROUD. Dec. 1872.
должна была быть прибита к одному из деревьев, около моей хижины в Гарагаси. Я отправился, несмотря на больные ноги, указать сам место, которое для этого будет самым подходящим. Я выбрал большой Canarium commune – самое высокое и представительное дерево в Гарагаси. Остаток дня я провел дома, заканчивая упаковку вещей, так как завтра будет последний день моего пребывания в этой местности.
21 декабря
Вечером, засыпая, я думал, что в продолжение 14 месяцев и даже более я не нашел времени, чтобы устроить свою койку более удобным образом, и что край корзины, на которой помещалась верхняя часть моего тела, будучи дюйма на два выше крышки другой корзины, где лежали мои ноги, мог быть сделан для меня менее чувствительным весьма простым способом: стоило только положить два бруска под более низкую корзину. Разумеется, я не подумал тревожиться об этом в последнюю ночь, проспав столько ночей и часто пробуждаясь вследствие неудобства койки.
Я вчера уговорил туземцев приехать на клипер осмотреть его, и, действительно, довольно многие явились в Гарагаси, но весьма небольшое число отправилось со мною на клипер, а еще меньшее отважилось взобраться на палубу. Но там вид множества людей и разных аппаратов, для них непонятных, так испугал их, что они ухватились со всех сторон за меня, думая быть таким образом в безопасности.
Чтобы удовлетворить их и не быть стесненным в своих движениях, я попросил одного из матросов принести мне конец; середину его я обвязал себе вокруг талии, а оба конца веревки предоставил моим папуасам. Таким образом, я мог идти вперед, а папуасы воображали, что держатся за меня. С таким хвостом, беспрестанно останавливаясь, чтобы отвечать и объяснять туземцам назначение разных предметов, обошел я всю палубу.
Пушки пугали туземцев, они отворачивались и переходили к другим предметам. Что их особенно поразило и вместе с тем заинтересовало – это два небольших бычка, взятых в качестве живой провизии для команды; они не могли наглядеться на них и просили подарить им одного. Спросив название, они старались не забыть его, повторяя: «бик», «бик», «бик». Спустились вниз в кают-компанию; дорогой туда машина им очень понравилась. Разумеется, они не могли понять, что это такое.
Затем большие зеркала в кают-компании, в которых они могли видеть несколько человек сразу, очень им понравились. Фортепиано, которое я назвал «ай боро русс», не только обратило их внимание, но одному из них захотелось даже самому попробовать его. Я поспешил выпроводить их наверх.
На палубе одному из туземцев захотелось вновь посмотреть быков; он обратился ко мне, но, забыв название «бик», стал спрашивать о «большой русской свинье». Не поняв его, я отвечал, что никакой свиньи на корвете нет; тогда, чтобы более точно назвать животное, он прибавил, что хочет видеть «большую русскую свинью с зубами на голове». Один из товарищей подсказал ему: «бик», и они все хором затянули: «бик», «бик». Видя, что они достаточно освоились с палубой, я высвободился из петли и предоставил им свободно ходить по ней.
Сегодня же последние мои вещи были привезены из Гарагаси и Ульсон также перевезен на корвет и как больной помещен в лазарет. Перед отъездом Туй просил сказать ему, через сколько месяцев я вернусь в Гарагаси. Даже и теперь, уезжая после 15-месячного пребывания здесь, я не мог сказать «много», так как этого слова я до сих пор не узнал, почему ответил «на-валобе», что значит приблизительно: «со временем».
22 декабря
С самого утра несколько пирог окружило клипер, и мне постоянно докладывали, что «черные» хотят видеть меня или зовут меня. Когда я выходил, туземцы начинали кричать, но шум якоря, который стали поднимать, и несколько оборотов винта разогнали скоро все пироги, и крики «Эме-ме» и «Эа-ба» стали не так ясно доноситься с берега, как с пирог.
Когда клипер стал подвигаться вперед и огибать мысок Габина, раздались удары барума почти одновременно в Горенду и Бонгу; когда же корвет прошел мысок, к этим звукам присоединился барум Гумбу. Отдаляясь, мы еще долго слышали барум. Проходя Били-Били, я мог в бинокль ясно видеть туземцев, которые сидели, стояли и ходили вдоль скалистого берега.
Пройдя архипелаг Довольных людей и порт вел. Кн. Алексея, мы обогнули мыс Круазелль и вошли в пролив между Новой Гвинеей и о. Кар-Кар, который я назвал на моей карте проливом Изумруд.
ЧЕРНОВИК ДНЕВНИКА Н. Н. МИКЛУХО-МАКЛАЯ с 1 по 12 января 1872 года
1 января, понедельник. [42] Ночью был проливной дождь с сильной молнией и громом. Ветер тоже был очень сильный. Множество лиан, подрубленных в сентябре людьми с «Витязя», упало в кустарник возле моего дома. Дождь и ветер продолжались также большую часть дня. Одна из них, т. е. из лиан, около 20 футов длиной и почти 2 дюйма в диаметре, висевшая месяцами над моей хижиной, в конце концов упала с большим шумом, пробила большую дыру в крыше веранды и разбила один из моих термометров.
42
Опубликованный впервые в 1944 г. отрывок из первого, чернового варианта дневника интересен тем, что содержит детали и подробности личного характера, исключенные Н. Н. Миклухо-Маклаем при подготовке дневника к публикации. – Ред.