Путешествие на берег Маклая
Шрифт:
Я старался отыскать отличительные черты в сравнении с моими соседями; но ни физический habitus, ни образ жизни не представляли большой разницы, только некоторые производства были специальны для некоторых деревень, и произведения служили для мены, которая составляла монополию жителей острова Били-Били и архипелага Довольных людей.
Почти в каждой деревне мне приходилось записывать отдельный диалект. На пути я везде разузнавал, между прочим, умеют ли туземцы добывать огонь, но везде слышал один ответ, что никакой способ получать его им не известен. [80] Как и следовало ожидать, «очень, очень дальние» расстояния, по словам моих друзей с острова Били-Били, оказались весьма недальними, так что, проведя четыре ночи в море и сделав миль 50 или немного более, считая от мыса Тевалиб (мыса Риньи), мы были у предела, за который морское странствие жителей Били-Били в настоящее время не простирается, и никакие обещания не смогли убедить моих спутников отправиться со мною далее.
80
Я
Море, жители по берегу – все было им одинаково страшно. Мне пришлось удовлетвориться, видя, что я не в состоянии победить в них страха. [81]
Значительное селение, которое оказалось последним из посещенных во время этой экскурсии, называется Телят, и я надеюсь при помощи моих заметок определить эту местность, как и положение других береговых деревень (Биби, Бай, Кунила, Миндир, Авой, Дайны, Мегу, Об, Дамтуг, Сингор, Аврай) на карте, сделанной офицерами парохода «Базилиск» в 1874 г. [82]
81
Имей я подходящую для многодневного плавания достаточно большую шлюпку и наемных людей (не папуасов), я, разумеется, отправился бы далее; но в таком случае сомневаюсь, что меня бы так же мирно встречали, как между Бугарломом и Телят, благодаря моим туземным спутникам. Без них я не увидел бы четвертой части того, что мне удалось увидеть.
82
Г-н капитан Моресби был так любезен, что прислал мне в мае прошлого года карты своих съемок восточного берега Новой Гвинеи с приложением нескольких номеров «Hydrographic Notice». Но, к сожалению, береговой контур от мыса короля Вильяма до мыса Риньи (на этой карте) имеет так мало деталей, что мне будет весьма трудно согласить с этою картою мои заметки 1877 г., которые остались в Сингапуре.
К моей большой досаде, погода в продолжение двух дней, проведенных в деревне Телят, была туманная, почему нельзя было разглядеть островов Куруа, Бунанга, Кую, [83] которые, по словам туземцев, бывают видны отсюда в светлую погоду и по которым я легко бы мог определиться. Местность эта, однако же, весьма характеристична вследствие положения на выдающемся мысе, от которого идет гряда скал, издали видимых даже при высокой воде. [84]
83
Туземные имена этих островов: Рук, Лотин и Лонг; но так как мне не пришлось увидеть их, то не знаю, какое туземное имя соответствует английским названиям на картах.
84
Я надеюсь встретить капитана Моресби при моем возвращении в Европу, и, может быть, из разговоров с ним мне удастся разъяснить остающиеся недоумения.
Так как отправиться далее люди Били-Били никак не решались и уговор, заключенный с ними, – посетить вышеназванные деревни до деревни Телят, – был ими выполнен, приходилось вернуться. На возвратном пути, оставив пироги и людей Били-Били, не дойдя до мыса Тевалиб (Риньи), я отправился в горы познакомиться с горными жителями этой местности, которую называли «Хогему Рай» (деревни Рай).
Берег оказался пустынным, жители ближайшей деревни Биби были все в горах: «унан барата – буль уяр» (жечь «унан», есть свиней); [85] люди Били-Били трусили горных жителей и как приморцы полагали, что карабкаться по горам не их дело. Я знал положение деревень только весьма приблизительно (с пироги в море я мог с помощью бинокля различить лишь группы кокосовых пальм в горах), но все-таки отправился в сопровождении моего слуги-яванца.
85
Перед концом сухого времени года (в июле и августе) папуасы обыкновенно жгут «унан» (Sacharum Konigii), главным образом, для охоты на диких свиней, почему они сопоставляют обыкновенно эти два удовольствия: «унан барата – буль уяр».
Мне удалось посетить три деревни и в этот же день взобраться на гору, которая своим положением давно меня манила. Несмотря на то, что мы не могли понимать друг друга (не было переводчика), горные жители Рай приняли меня как нельзя лучше; они по слухам знали мое имя и, увидев белого, догадались, кто пришел к ним.
Я знаками объяснил, что хочу идти на высокий холм, который открывался за их деревнею и который они называют Сируй-Мана (гора Сируй). Проводники нашлись, и мы отправились немедленно. С вершины ее (около 1200 футов) мне представилась красивая панорама берега Маклая [86]
86
Я называю здесь берегом Маклая часть северо-восточного берега Новой Гвинеи, между мысами Еремпи и Телята, или, соображаясь с картами, приблизительно от мыса Круазиль до мыса короля Вильяма. Очень сожалею, что, не имея с собою моих записок и дневника 1876–1877 гг., нахожусь пока в невозможности приложить картографический эскиз берега Маклая.
Ночь я провел в деревне Рай; на другое утро, рано, был на месте, где оставил пироги, и благодаря порядочному попутному ветру к вечеру вернулся в Бугарлом. Мне так понравился этот способ путешествия, что я готовился к экспедиции на остров Кар-Кар [87] вместе с жителями острова Сегу.
Спокойствие жизни среди обширного поля многосторонних исследований составляло особенно привлекательную сторону моей новогвинейской жизни. Спокойствие это, благотворно действующее на характер, неоценимо, так как деятельность мозга, не развлекаясь различными мелочами, может быть сосредоточена на немногих избранных задачах. Дни здесь казались мне слишком короткими, так как мне почти что никогда не удавалось окончить к вечеру все то, что я утром предполагал сделать в продолжение дня. [88]
87
Я уже сказал, что эта экспедиция по случаю отъезда моего в ноябре не состоялась.
88
Сплю я здесь обыкновенно от 9, редко от 10 час. вечера до 5 час. утра, на сиесту (от 1,5–2,5 час. пополудни) требуется еще 1 час; к этим 8 или 9 часам сна на еду (3 раза в день) уходит около 1,5 часа, так что около 13 часов остается на работу. Это распределение времени нарушается во время экскурсий.
Не забывая назойливую истину «einen jeden Abend sind wir um einen Tag "armer», приходится нередко отгонять невеселые думы о мизерных свойствах человеческого мозга, о необходимости собирания материалов по песчинкам, иногда даже сомнительной доброты и т. п.
По временам, однако же, моя трудовая отшельническая жизнь прерывается на несколько часов, иногда даже на несколько дней неожиданными случайностями. Об одной такой случайности, представившейся недавно, расскажу для примера.
Я заметил выше, что воздерживался от вмешательства в политическую и социальную жизнь моих соседей и старался единственно лишь о предупреждении войн между туземцами.
Одна из многих причин междоусобий основана на поверии, что смерть, даже случайная, происходит через посредство так называемого «онима» [89] , приготовленного врагами умершего, – врагами семьи его или врагами деревни, в которой он жил. [90] При смерти туземца (иногда даже заблаговременно перед кончиною опасно больного) родственники и друзья его собираются и обсуждают, в какой деревне и кем был приготовлен «оним», который причинил смерть умершему или болезнь умирающему.
89
«Оним» называется заговоренный с какою-нибудь целью предмет; всякое лекарство называется «оним».
90
Подробности об «ониме» сообщу в следующем (III) отделе моих заметок по этнологии папуасов берега Маклая в Новой Гвинее.
Толкуют долго, перебирая всех недругов покойного, не забывая при этом и своих личных неприятностей. Наконец, деревня, где живет недруг, открыта, виновник смерти или болезни (чаще, несколько таковых) найден. Открытие мигом переходит из уст в уста, причем часто прибавляются обвинительные пункты и иногда увеличивается реестр виновников. После этих прелиминарий составляется план похода, подыскиваются союзники и т. д.
В Бонгу при смерти жены одного из тамо-боро (общее название главы семейства) я услышал совещание о походе на одну из соседних деревень; на этот раз, когда дело касалось смерти бездетной старухи (дети ее умерли малолетними), мне без особенного многословия удалось уговорить туземцев воздержаться от войны. Несколько месяцев спустя, при возвращении с моей экскурсии в деревню Телят, которую я описал в кратких словах выше, я застал ближайшие деревни Бонгу и Горенду в сильной тревоге: Вангум, туземец лет 25, крепкий и здоровый, после 2– или 3-дневного нездоровья внезапно умер.
Отец, дядя и родственники покойного, которых было случайно немало в обеих деревнях, усиленно уговаривали все мужское население этих деревень отправиться безотлагательно в поход на жителей одной из горных деревень (чаще других обвиняемых в колдовстве). С большим трудом и после очень серьезных переговоров мне и на этот раз удалось устранить набег на горцев. Обстоятельство, что жители Бонгу и Горенду не были одного мнения насчет деревни, где жил предполагаемый недруг Вангума или его отца, значительно помогло моему успеху.