Путешествие оптимистки, или Все бабы дуры
Шрифт:
Мы остались вдвоем, и впервые за все время знакомства между нами возникла какая-то неловкость.
– Кира, я тебя предупреждал… Но ты ей явно понравилась.
– Она мне тоже. Она только чудовищно одинокая. И очень красивая. Мне хотелось бы нарисовать ее портрет.
– Видела бы ты ее в молодости! Но странное дело, несмотря на красоту, она не нравилась мужчинам, чего-то ей недоставало или, наоборот, чего-то было слишком много.
Мы замолчали. Вскоре Вера позвала нас.
Мы вышли из дома, и я ахнула – небольшой сад весь в весеннем цвету, но при этом совершенно экзотический, незнакомый, и под каким-то розовым
Мы сидели за столом, пили кофе, и Вера расспрашивала меня о Москве.
– А разве вы не смотрите наше телевидение? – удивилась я.
– Смотрю, – горестно проговорила она, – но я, деточка, никому не верю. Им не верю. Они всю жизнь что-то мне обещали, а что я видела там, кроме горя!
– Верушка, ты уже двадцать лет живешь здесь, и тебе, по-моему, не так уж плохо.
– Что ты знаешь про мою жизнь! Да, кстати, посмотри потом розетку на втором этаже в ванной, я что-то боюсь ею пользоваться. Да не спеши, допей кофе!
– Я уже допил! – Похоже, Коте хотелось убраться подальше.
– А ты и в электричестве разбираешься? – спросила я.
– Прекрасно. Еще одно очко в мою пользу!
– Это уж точно. А то у меня хозяйство совсем бабье – вечно что-то течет и не работает.
– Посмотрим, починим! Ну ладно, Кузенька, я пошел, а вы тут поболтайте по-женски. – И он слинял.
– Кира, вы правда собираетесь за него замуж?
– Да я сама не знаю, все так скоропалительно…
– А вы давно знакомы?
– Неделю.
– Но Вика здорово в вас влюблен, я вижу. А вы? Вы влюблены в него?
– Да, но пока что я вижу в нем одни достоинства, а чтобы выйти замуж, надо иметь хоть какое-то представление о его недостатках, тем более что я никогда не была замужем.
– Почему? Вы ведь такая привлекательная женщина, мне кажется, вы уютная, домашняя, просто созданы быть женой и матерью, – она вдруг заговорила даже со страстью.
– У меня есть дочка, но я вырастила ее одна. Теперь она сама уже замужем и живет в Тель-Авиве.
– А что же случилось с ее отцом? Простите, что я так спрашиваю, но ведь мы, может статься, будем родственниками.
– Поматросил и бросил, пожалуй, это самое верное определение. – Мне не хотелось снова углубляться в эту тему. – Теперь вот Котя зовет меня замуж, а я в растерянности. Я же старая холостячка, привыкла жить одна, без мужика. У меня вообще странно жизнь сложилась – я по сути своей клуша, если б вовремя вышла замуж, была бы хорошей женой, хозяйкой, матерью… Ну, мать я, может, и неплохая, но иногда мне кажется, что я прожила не свою жизнь…
– Я понимаю, что вы хотите сказать – вы созданы были женой и матерью, а прожили жизнь любовницей, да?
– Да.
– Но может, это лучше? Вас много любили, вам не приходилось никого обманывать, вы могли послать кого угодно к черту, любовник не муж, да? Вы прожили жизнь свободной и так хорошо сохранились. Сколько вам лет, Кира?
– В субботу стукнет сорок семь.
– О, вы еще молодая… А вам правда понравились мои ковры?
– Очень! Поверьте мне! Я никогда раньше таких не видела.
– Хотите, подарю вам один?
– Да, но мне как-то неловко…
– Какая неловкость, о чем вы говорите! Пойдемте в мою мастерскую, и вы сами выберете, тем более у вас послезавтра
– Вера Болеславовна…
– Я же просила!
– Хорошо, Вера, приезжайте к нам на день рождения.
– К вам?
– Ну да, моя дочка родилась со мной в один день.
– Спасибо, деточка, но такие люди, как я, могут только испортить праздник. Особенно Вике. Да и как в субботу добираться? Машины у меня нет… Короче, для всех будет лучше, если я останусь дома.
Мне было страшно жалко эту женщину, но я не стала настаивать.
– Вот, Кира, выбирайте!
Стены в мастерской были сплошь завешаны удивительными коврами. У меня глаза разбежались. Какая красота!
– Кира, а вот здесь еще!
В углу комнаты стоял станок, а рядом были сложены стопкой ковры.
– Давайте расстелем их, чтобы вы могли видеть!
Ковры были большие и маленькие, пестрые, яркие и скромные. Я сразу приметила один небольшой коврик, суровый, но с ярким всплеском в нижнем правом углу.
– Можно вот этот, Вера?
Она рассмеялась.
– Конечно, можно!
– А почему вы смеетесь?
– Потому что это мой любимый, и я загадала – если вы его выберете, то выйдете замуж за Вику и все у вас будет хорошо. Это судьба!
– Вы продаете эти ковры? – поспешила я сменить тему.
– Нет, раньше продавала, давно, очень давно, а теперь только дарю.
– Почему?
– Это долгая история… а впрочем, Вика там что-то завозился… Ладно, я вам расскажу, но предупреждаю, история невеселая. Вы не застали того ужаса, даже Вика мало что помнит… А я, я с шестнадцати лет каждую ночь ждала, что за мной придут. И росла с этим страхом – еще бы, сколько людей исчезало, – и замуж вышла, и детей рожала, и все боялась. И они пришли, не за мной, за мужем… Слава Богу, детей не тронули… Но это, так сказать, экспозиция, чтобы вы поняли, в какое время все происходило. В шестнадцать лет я пережила и узнала такое, чего врагу не пожелаешь, хотя в этой истории я была только сбоку припека, но я знала, и за это меня могли стереть в порошок. После войны я жила одна, отец погиб на фронте, мама с Викой были в эвакуации на Урале, Вика болел, и мама не могла везти его в Москву, а я рвалась, не сиделось мне там, и вот, всеми правдами и неправдами, мне удалось вернуться домой. Мы жили в коммунальной квартире. Вы хоть представляете, что такое большая коммунальная квартира?
– Да, я до десяти лет жила именно в такой квартире.
– Тогда вам легче будет меня понять. Ну, вернулась я в Москву, туда-сюда, холодно, голодно, но зато я дома! Народ в коммуналке разный, всякой твари по паре, а в комнате рядом со мной жила старуха корректорша, Ольга Евгеньевна, добрая душа, одинокая, затюканная соседями, жизнью. Мы с нею жили душа в душу. И она же устроила меня работать в газету курьершей. Деньги маленькие, но все же. Комната моя была ближайшей к входной двери. И вот как-то раз слышу – дверь эта среди ночи тихонечко открывается, а я часто тогда по ночам от голода просыпалась. Раз услыхала, другой, третий. Потом стала замечать, что Ольга Евгеньевна по ночам в кухне засиживается. И вот однажды идем мы с нею на работу, я возьми и спроси, не слыхала ли она, как ночью дверь открывается. Смотрю, моя Ольга Евгеньевна бледнеет, за сердце хватается. Я поскорей усадила ее на лавочку – мы как раз по бульвару шли – а она вдруг взмолилась: