Путешествие по долине реки Усури. Том I.

Из всех стран, которые айгунский трактат открыл для европейских путешественников, усурийский край заслуживает особенного внимания. Не говоря уже о тех результатах, которые исследование этого края обещает чистой науке, он в высшей степени интересен и по отношению к промышленной и торговой жизни всей Восточной Сибири. Страны, лежащие по Усури, составляют самую южную часть всех русских владений в восточной Азии; они наиболее вдаются в земли, подвластные Китаю, и потому представляют населению Восточной Сибири ближайший путь для торговли с самыми богатыми провинциями Китайской Империи, — средними и южными. И этот путь, вместе с тем, оказывается весьма удобным, потому что Усури судоходна по всему течению, начиная от устья, и за впадение Сунгачи, так же как и самая Сунгачи и озеро Кенгка. Сверх того, судоходство по этим водным путям должно в скором времени получить особенную важность и для морской торговли Восточной Сибири. Так можно думать по тому, что страна, тянущаяся на юг от озера Кенгка, весьма удобна для проложения торговой дороги к Тихому Океану, и именно к тем бухтам, которые весьма недолго бывают покрыты льдом и представляют удобнейшие в мире места для устройства торговых гаваней. Когда эта дорога будет проведена, то, без сомнения, сделается одним из главных путей восточно-сибирской торговли, и тогда, конечно, самым удобным средством сообщения этим путем будет для Восточной Сибири судоходство по Усури, Сунгачи и озеру Кенгка. С другой стороны, и сама по себе, как место поселения русских колонистов и край, с которым жители более северных частей Сибири легко и удобно могут вести деятельную торговлю, — и сама по

себе усурийская страна представляет особенно выгодные условия. Большая часть ее чрезвычайно благоприятна для развития земледелия, скотоводства и садоводства в самых обширных размерах и, судя по тому, что в ней растет дикая лоза (Vitis vinifera var. amurensis), обещает даже производить виноград, годный для выделывания вина. Далее, усурийская страна богата пушными зверями, всякого рода дичью, рыбою, лесом и производит в значительном количестве жень-шень, который, если и не найдет употребления в европейской медицине, то, во всяком случае, может быть предметом выгодного и обширного торга с китайцами. Наконец, весь усурийский край прорезан большим числом рек и речек, которые хотя и не все судоходны, но все-таки могут быть весьма полезны для жителей, как пути сообщений и как источники движущей силы.

Задача — положить начало специальному изучению этого края выпала на мою долю; до меня он хотя и был посещаем путешественниками, но только проездом, на весьма короткое время. Таким образом, мое путешествие было первое, предпринятое для исследования усурийской страны. В какой степени оно должно удовлетворить ожиданиям нашей публики, — судить, конечно, не мне, но, во всяком случае, я считаю себя вправе познакомить ее с теми условиями, от которых зависел успех его, и изложить мой собственный взгляд на значение настоящей книги.

Уже и то обстоятельство, что мне первому пришлось специально исследовать усурийскую страну, должно было значительно затруднять мои действия. Но, сверх того, на мое путешествие имели влияние и многие другие неблагоприятные причины. Во главе их надо, конечно, поставить то, что я должен был проехать взад и вперед пространство около 1000 верст не более, как в три с половиною месяца. Затем, мне много мешало разнообразие трудов, между которыми я должен был делить свое время. В самом деле, кроме занятий, относящихся собственно к исследованию края, на мне лежало еще управление всем хозяйством экспедиции и, между прочим, я должен был заботиться о перевозке наших коллекций; последнее было особенно затруднительно, потому что мы должны были возить с собою все добытые предметы, так как в усурийском крае нельзя было найти ни места для их хранения, ни средств для отправки их в Иркутск. Конечно, тяжесть всех этих занятий значительно облегчалась участием, которое принимал в них мой товарищ по путешествию г. Брылкин. Он с полною готовностью разделял со мною все работы, в которых только мог принимать участие, и я навсегда сохраню к нему чувство живейшей благодарности за его содействие в моих трудах. Но г. Брылкин имел свой круг обязанностей, которые не позволяли ему употреблять много времени на другие занятия: именно, ему поручено было вести этнографические работы экспедиции, и им он должен был посвящать большую часть своего времени. Собственно же на меня возложены были все остальные ученые занятия: метеорологические, орографические и гидрографические наблюдения; собирание растений, животных и геогностических образчиков; наконец, изучение условий органической жизни в усурийской стране. Эти работы, как поймет всякий знакомый с делом, уже и сами по себе таковы, что требуют много времени и труда. Но, сверх того, они еще много затруднялись местными условиями усурийского края. Население в нем вообще чрезвычайно редко, так что путешественнику не всегда легко найти здесь людей, от которых бы он мог получить нужные сведения, и это обстоятельство тем более еще было для нас неудобно, что местные жители, ходзены и китайцы, большею частью крайне невежественны во всем, что не касается прямо удовлетворения их материальных нужд. С другой стороны, много мешало нашим работам неудобство сообщений в усурийской стране: при полном в ней недостатке дорог и при редкости даже тропинок, нам приходилось терять много времени на то, чтобы пробираться в места, которые мы хотели исследовать, через болота, лужи, густую траву и тому подобные естественные преграды, весьма часто здесь встречающиеся; часто даже мы отказывались из-за этого от посещения весьма интересных местностей. Не менее, если еще не более, затрудняло наши действия и самое плавание по Усури во все то время, пока мы по ней подымались, следовательно, в течение целых двух месяцев. Мы ехали местами на веслах, а местами бичевой, которую тянули наши люди, и так как течение в Усури довольно быстрое, то движение против воды было очень медленно и отнимало у нас много времени; случалось даже, особенно осенью, когда вода в реке часто бывает на прибыли, что я и г. Брылкин сами принуждены бывали приниматься за работу, для того, чтобы ускорить движение нашей лодки.

Все приведенные обстоятельства показывают, что результаты моего путешествия должны быть далеки от полноты и что в описании его найдется много пробелов, и важных, и незначительных. Я сам смотрю на эту книгу, как на труд главным образом приготовительный, который должен облегчить для будущих путешественников дело изучения усурийского края. Требовать, чтобы она вполне и подробно знакомила читателей со страною, было бы, мне кажется, несправедливо; этого не всегда можно ждать и от путешествий, совершенных при более благоприятных обстоятельствах.

Впрочем, я не мог сообщить в этой книге и всех результатов, которые доставила усурийская экспедиция, потому что принужден был выпустить сочинение в свет без некоторых из статей, которые первоначально предназначались для первого тома. Именно, в этот том не вошли: во-первых, большая часть этнографических исследований г. Брылкина, который, получив по возвращении с Усури другое назначение, не успел их обработать; во-вторых, описание собранных мною насекомых, которые были переданы в Императорскую Академию Наук, но, по независящим от меня обстоятельствам, не были разработаны ко времени выхода в свет моей книги.

Таким образом, из статей, составленных не мною, я мог поместить в первом томе только «замечания о свойствах языка ходзенов» и «ходзенский словарь», написанные г. Брылкиным.

Карта, приложенная к этому тому, составлена отчасти по материалам, которыми я обязан г. Подполковнику Будогоскому. Он сообщил мне маршруты, составленные, в 1859 году, членами экспедиции, посланной под его начальством в усурийский край для обозрения страны, лежащей между р. Усури и морем, и для разграничения ее с остальною Манджуриею. Эти маршруты принесли много пользы при составлении карты и я считаю долгом выразить за них г. Будогоскому мою искреннейшую признательность.

Р. Маак.

Сентябрь 1861 года.

В январе 1859 года, находясь в Петербурге, я уже приводил к концу издание моего путешествия по Амуру, когда вдруг получил от Сибирского Отдела Географического Общества лестное для меня предложение приготовляться к новому путешествию по Восточной Сибири, где меня ожидало счастье принести науке свою долю изысканиями в долине реки Усури, стране еще неисследованной ни в каком отношении.

Труды и препятствия, которые меня там ожидали, нисколько не могли отклонить меня от этого путешествия, и мне оставалось только сожалеть, что я не мог предпринять его несколько ранее: мне предстояло проехать около 9000 верст, прежде чем достигну круга моей деятельности — долины реки Усури.

Я отправился из Петербурга 16-го февраля по пути через Иркутск и пробыл в этом городе только то время, которое было необходимо для приготовления всего нужного к дальнейшему путешествию, а 6-го апреля уже отправился далее. Хотя в этом году весна наступила ранее, и солнечные лучи уже разрушительно действовали на льдистый покров Байкальского озера, однако я счастливо добрался до Читы, не встретив особенных затруднений и опасностей при переезде по льду Байкала, проехав благополучно по известной всем дороге через Верхне-Удинск и перевалив через Яблонный хребет. За Читою нам предстояло продолжать путешествие водою, на лодках. Река Ингода была еще покрыта льдом, и я воспользовался временем, остававшимся до вскрытия ее, для постройки необходимых нам двух лодок. В этом деле мне оказал весьма большие услуги тамошний исправник, мой старинный университетский приятель, г. Газенвинкель, и я не могу не высказать ему здесь моей живейшей благодарности. К этому времени подоспел сюда мой спутник, г. Брылкин, и с ним мы пустились в путь 26-го апреля, тотчас по вскрытии Ингоды, на большой лодке, которая буксировала другую, меньшую, с провизией. Кроме взятого из Иркутска казака, у меня не было ни одного работника, необходимого для движения лодок вперед, и я должен был нанимать людей для дальнейшего плавания от деревни до деревни, что было причиною задержек почти на каждой станции нашего пути. Но, с другой стороны, мы быстро подвигались вперед, благодаря благоприятным обстоятельствам, а именно тому, что и без того уже быстрое течение реки с каждым днем усиливалось от проливных дождей у верховьев Ингоды и от таяния снегов в горах около ее истоков. Быстрина реки была так сильна, что, стоя на берегу, мы

могли явственно слышать столь известный путешественникам шум горных потоков, производимый валунами, двигающимися по руслу. Беспрерывное возвышение воды, заметное с каждым часом, не только давало нам возможность быстро подвигаться вперед, часто даже против сильного ветра, но и покрыло все гряды порогов и камни, лежавшие на дне Ингоды, так что нас несло поверх их без всякой опасности. Это внезапное разлитие Ингоды, случающееся обыкновенно в последних числах апреля, составляет предмет ожидания всего, что только готовится к отплытию на Амур: и поэтому на берегу все было в движении и занято спуском построенных барж и нагрузкою их. Река была покрыта паромами переселенцев, большими казенными транспортами и другими судами и представляла весьма живую картину. Мы пустились вниз по течению и вскоре заметили, что развитие растительного царства и царства насекомых стояло здесь уже на высшей степени, чем в странах пройденных, и чем далее мы подвигались вперед, тем эта разница в развитии становилась для нас разительнее. Нам встречались откосы долины, покрытые то светло-розовым цветом персиковых кустарников, уже совсем распустившихся, то красными букетами рододендрона (Rhododendron dahuricum); большая часть деревьев и кустарников уже распускали листья, а луга и степи заметно зеленели. Нам встречались уже вереницы бесчисленного множества уток и гусей; одним словом, природа оживлялась все более и более, представляя с каждым шагом большее разнообразие и подстрекая нас как можно скорее добраться до места назначения. Мы проплыли мимо устья реки Онона 30-го апреля и прежде вечера того же дня добрались до деревни Монастырки, лежащей на правом берегу Шилки, против устья Нерчи. Плавание наше по реке Шилке совершилось вообще благополучно, потому что, хотя нас и нередко сопровождали проливные дожди, а иногда и противные ветры, загонявшие нас на берег и таким образом замедлявшие наше движение, но так как все это не было продолжительно, то мы иногда, плывя ночью, вознаграждали потерянное днем. Таким образом мы скоро проплыли мимо Стретенска, Шилкинского завода — и остановились в Горбице, где я рассчитывал нанять новых людей для дальнейшего плавания. Но лишь только мы вступили на берег, как все ожидания наши рушились: станица, еще в прошлом году состоявшая из целого поселения казаков, была почти безлюдна, потому что большая часть их недавно переселена на Амур, и мы едва могли, за весьма дорогую цену, нанять несколько казаков для плавания по предстоявшему нам совершенно безлюдному пространству в 200 верст до станицы Усть-Стрелки, которой мы достигли только 6-го мая. В Аргуни вода уже несколько дней, как начала подниматься от тающих Хайларских болот, воды которых доходят сюда через Далайнор обыкновенно около этого времени; по замечаниям туземных старожилов, это возвышение воды в Аргуни случается постоянно несколькими днями позже разлития Шилки. Здесь мы были задерживаемы, хотя довольно редко, то противными ветрами, то сильными туманами; но зато нашему плаванию благоприятствовало разлитие Амура, воды которого стояли весьма высоко от соединенного в нем разлития вод Шилки и Аргуни. Что меня более всего поразило теперь при входе в Амур — это вереница казацких станиц, тянущихся по левому берегу его, на расстоянии 25 или 30 верст одна от другой. Эта населенность левого берега Амура была для меня тем разительнее, что еще свежа была в моей памяти безлюдность его; я хорошо вспомнил, что тут еще недавно и на сотни верст не было видно другого жилья, кроме кое-где встречающихся юрт здешних бедных обитателей, монягров. Русские поселенцы пройденного пространства, орошаемого верхним течением Амура, сколько я заметил, рассматривая их селения, были заняты новыми постройками и хотя они занимались и по казенным надобностям, однако везде весьма далеко подвинули вперед и свои собственные домашние постройки, и вообще были довольны своею новою оседлостью. Но, само собою разумеется, что это можно сказать только о тех переселенцах, которые здесь живут, по крайней мере, другой год, да и успели обзавестись не только жильем, но и необходимыми пристройками и развели хотя небольшие огороды, или владеют несколькими обработанными полями. У таких зажиточных поселенцев всегда можно было достать свежие припасы и притом за небольшую плату. В это время на Амуре готовились к рыбной ловле, в особенности же к ловле осетра и калуги (Acipenser Sturio и Acipenser orientalis), которая производится всем известными снарядами, называемыми здесь самоловами. В этом году ловля была неудачна, и мне везде одинаково жаловались на скудный улов, хотя и не приписывали его недостатку этой рыбы в Амуре. Причину его находили в снарядах, которые, при высокой воде, не могли опуститься глубоко и захватывать рыбу там, где она держалась. Таким образом, самоловы как снаряд, лежащий близ поверхности воды, оказываются неудобными для ловли на Амуре уже теперь, когда поверхность его вод и течение еще не так часто тревожатся пароходами и другими судами, как этого можно ожидать впоследствии. Здесь мы также видели разбросанные по разным местам берега юрты монягров, занимавшихся ловлею калуги с помощью гарпунов, но и у них улов был неудачен по тем же причинам, о которых мы только что говорили; но для монягров недостаток в рыбе ныне уже становится не так ощутительным, как прежде, когда рыбная ловля составляла единственный промысел, доставлявший им средства к жизни. Теперь же, вследствие частых сношений с русскими, это племя ихтиофагов уже привыкло к образу жизни русских, к их пище и хлебу, так что этот последний уже составляет главную, почти необходимую потребность их, и можно полагать, что монягры, между которыми влияние манджуров оставило мало следов просвещения, охотно привьют к себе русский элемент и оставят многие из их теперешних грубых нравов и обычаев, если частые сношения с русскими и в особенности торговля усилятся. Поселения русских имеют большое значение в отношении к границам или пределам расселения племен монягров, потому что еще за несколько лет перед сим монягры жили, по крайней мере зимою, на постоянных местах, преимущественно при устьях рек, вливающихся в Амур; восточную их границу составляла река Кумара, а Невир — западную; теперь же я нашел многие их местечки, наприм. Пангго, Онон и другие, прежде весьма оживленные и населенные — совершенно опустелыми; да и вообще кажется, что все монягрское население оттеснено к востоку; их восточная граница, доходившая до сих пор только до Кумары, — теперь перешла за эту реку и находится гораздо восточнее, несколько не доходя до устья реки Зеи.

Албазина мы достигли 9-го мая; это самая большая из здешних русских станиц, которая двумя рядами домов окаймляет берег и тянется по нему несколько ниже когда-то бывшей здесь старой русской крепости. В Албазине мне, наконец, удалось нанять необходимое число людей, и я с 2 казаками и одним тунгусом окончательно предпринял дальнейший путь к устью реки Усури. В следующие дни мы проплыли мимо устьев рек: Пангго, Койкукана, Буринды и Онона, а 16-го мая достигли Кумары, самого большого из правых притоков верхнего Амура. Чем далее мы подвигались на юг, тем поразительнее становилось изменение в характере произрастений страны и тем ярче выдавалось раннее развитие всей природы: начиная с самого устья Кумары, леса, которые до сих пор, главным образом, состояли из сосны и лиственницы, — изменились в леса дубовые и липовые и в рощи черной березы, окаймлявшие берега по течению Амура. Откосы гор, заросшие этими породами дерев, представились глазам нашим покрытые яркою зеленью; на островах виднелись кущи черемухи (Prunus padus) в полном цвету, а луга, хотя и представляли еще мало распустившихся растений, но были покрыты высокою травою, которая в это время уже могла служить кормом для скота проходящих здесь переселенцев. Как обыкновенно при больших притоках в реке встречаются один или несколько островов, так и здесь в устье Кумары, при впадении ее в Амур, есть несколько островов, скрывающих от зрителя устье ее со стороны главного русла, и его можно узнать только по выдающемуся с левого берега Амура живописному мысу Лонгтор (мыс Бибикова).

В нескольких верстах ниже этого мыса находится Кумарская станица, лежащая на красивом береговом лугу. По своей обширности и по удобству своего местоположения она занимает первое место после Албазинской, о которой мы говорили выше. В продолжение дня, еще до заката солнца, мы прошли известную Улусу-Модонскую излучину реки, образующую в этом месте единственный в своем роде круг в 30 верст длиною; проплыв эти 30 верст, мы прошли опять недалеко от того места, где она начинается, и отделялись от него только весьма небольшою полосою земли; почти по всему этому пространству приходится ехать между скалистыми откосами, то покрытыми лесом, то совершенно обнаженными, которые здесь и там перерезаны узкими лощинами и имеют по берегу весьма незначительные луга, могущие служить местом только для весьма небольшого поселения. Вместо редких монягрских юрт, которые прежде здесь встречались нам по реке, — ниже по течению начали довольно часто показываться временные шалаши, крытые соломою и обшитые берестою, юрты китайцев и манджуров, приходящих сюда летом для рубки леса и дров, которыми они снабжают Айгун, местность весьма бедную лесом.