Путешествие по Сибири и Ледовитому морю (с илл.)
Шрифт:
Собаки стремглав полетели вниз, а я с нартой остался недвижим на вершине. К несчастью, собаки встретили свежий медвежий след, с лаем и визгом бросились за зверем и вскоре исчезли у нас из вида. Положение наше было критическое. Потеряв лучшую упряжь, надобно было оставить мою нарту. Мы долго и напрасно искали убежавших собак и наконец нашли их почти в четырех верстах от нас, в самом жалком положении. Длинный ремень, волочась за ними, зацепился в трещине между двумя льдинами и остановил их, причем они совершенно выбились из сил, стараясь вырваться.
Хотя в течение четырех часов проехали мы только 6 верст, но вынуждены были остановиться на ночлег и расположились под защитой льдины, величиной во все стороны до 8-ми сажен. На SO лежала длинная гряда высоких торосов. Как обыкновенно, транспортные нарты отстали и прибыли к ночлегу шестью часами позже нас; в течение десяти часов подвинулись они только 6 верст. Ночью ветер перешел на SW и начал крепчать, но к утру стих, и мы выехали при облачном небе и 11° холода. Около полудня шел снег.
Трудность сегодняшнего (24-го) путешествия превосходила все, доселе нами испытанное. С помощью пешней пробивались мы через гряду плотных торосов неимоверной вышины. Лед их был чрезвычайно тверд. Местами был он смешан с голубоватой глиной и крупным песком. Почти на каждом шагу ломались нарты и рвалась упряжь. Несмотря на все предосторожности, сани скользили с гладких хребтов торосов и падали в промежутки, подобные оврагам. Вытаскивать оттуда нарты, держась на узкой и скользкой полосе льдин, стоило несказанных трудов. Люди и собаки совершенно измучились. Все более или менее были ушиблены.
После 6-ти часов беспрерывных усилий подвинулись мы только на 5 верст и для отдыха, а преимущественно для исправления поврежденных саней, решились остановиться. Особенно транспортные нарты сильно повредились и причиняли нам беспрестанные остановки. Потому положили мы здесь во льду устроить главный склад запасов и все разгруженные нарты отправить в Нижне-Колымск. Тотчас приступили к работе, вырубили во льду два больших углубления и положили туда все наши запасы и корм для собак. Сверху покрыли все тщательно большими льдинами, а щели и скважины между ними засыпали снегом и залили водой, так что при морозе в короткое время образовалась твердая масса, непроницаемая для медведей. Окончив работу, принялись мы за починку нарт; и тут также много было дела. Проводники наши, возвращавшиеся в Нижне-Колымск, так радовались избавлению от неимоверно трудного путешествия, что, несмотря на усталость, весело и дружно принялись за работу и скоро все кончили. Остаток дня провели они в песнях, плясках и разных играх.
К вечеру атмосфера прояснилась, и мы увидели на горизонте два возвышения. Одно из них лежало на SW 19°, и мы приняли его за Большой Баранов Камень. По счислению отстоял он от нас в 130-ти верстах. Другое, лежало на SW 5°, но были ли то действительно горы или только густые облака и пары, – точно сказать было невозможно.
По пеленгам первого возвышения определил я положение наше, совершенно согласовавшееся со счислением. Оказалось, что дальнейший восточный пункт нашей прошлогодней поездки находился от нас в 30-ти верстах к западу. Мы провели здесь ночь и на следующее утро (26-го) отослали 13 разгруженных нарт в Нижне-Колымск. Накануне отправил я мичмана Матюшкина, на двух нартах, с провизией на пять дней, в северо-восточном направлении для исследований, а сегодня сам в сопровождении штурмана Козьмина, на трех нартах с провизией на три дня, поехал прямо на север. Мы условились соединиться 29-го числа у заложенного склада провианта, где для облегчения собак оставили наш большой урос.
Отъехав 14 верст от места ночлега, находились мы, по полуденному наблюдению, под 70°52' широты и 1°56' счислимой восточной долготы. Здесь мало-помалу исчезают торосы, состоящие из вечного, никогда не тающего льда, а место их заступают другие, образовавшиеся от наслоения льдин. Они отличаются от предыдущих зеленовато-синим цветом, обнаженными острыми вершинами и некоторой правильностью форм. Мы встретили гладкую, не покрытую снегом полосу льда (вероятно, недавно замерзшую полынью) по направлению на WNW. Проехав по ней около пяти верст, к немалому удивлению заметили мы старые санные следы, и по ближайшем наблюдении оказались они нашими, сохранившимися от прошлогодней поездки. По вычислению, мы находились по крайней мере в 85-ти верстах от тех мест, где в прошлом году ездили; должно предполагать, что господствовавшие здесь во все лето северо-западные ветры подвинули целиком всю ледяную поверхность на восток.
Между новыми торосами попадались нам иногда торосы старого образования, и возле одного из них расположились мы ночевать, проехав 51-у версту. Бока тороса были совершенно покрыты крупным песком, что мы и прежде уже неоднократно замечали при торосах старого образования. Вечером и ночью небо было ясно; термометр показывал 20° холода при слабом юго-восточном ветре. Весь горизонт был обставлен торосами, и только изредка попадался разломанный лед, смешанный с илом и песком. Поутру 27-го марта находились мы под 71°13' широты; счислимая долгота была 2°13' восточная. Штурман Козьмин с вершины тороса увидел на NO два холма; тотчас навели мы в ту сторону зрительные трубы, но ничего не могли открыть.
Простым глазом можно было довольно ясно отличать два темно-синие возвышения, окраенные как горы, и то исчезавшие, то снова являвшиеся. Высочайшее из них запеленговано на NO 40°. Мнения наши относительно их были различны, но мы оба, я и Козьмин, наверное полагали, что видим землю, а наши проводники уверяли, что то были подымавшиеся из открытого моря пары, издали получавшие темно-синий цвет.
Отъехав отсюда с версту на NO 40°, встретили мы замерзшее во льду и почти уже сгнившее дерево. Чем дальше мы ехали, тем явственнее становились замеченные нами возвышения, и скоро приняли они вид недалекой гористой земли. Холмы резко окраились; мы могли различать долины и даже отдельные утесы. Все уверяло нас, что после долгих трудов и препятствий открыли мы искомую землю. Поздравляя друг друга с счастливым достижением цели, мы спешили далее, надеясь еще до наступления вечера вступить на желанный берег. Но наша радость была непродолжительна, и все прекрасные надежды наши исчезли. К вечеру переменой освещения наша новооткрытая земля подвинулась по направлению ветра на 40°, а через несколько времени еще обхватила она весь горизонт, так что мы, казалось, находились среди огромного озера, обставленного скалами и горами.
Потеряв едва родившуюся надежду, остановились мы в самом неприятном расположении духа на ночлег, проехав сегодня между торосами всего 40 верст. При 16° холода веял резкий ONO ветер. На другое утро (28-го), к досаде, увидели мы повторение вчерашнего оптического явления. По странному преломлению лучей, отраженных от дальних и ближних торосов, на низший, сгущенный парами слой атмосферы, казалось нам, что мы находились среди низменной, изрезанной плоскими холмами тундры. Проехав еще 11 1/2 верст, мы достигли, по полуденному наблюдению, 71°34' широты и 2°51' счислимой долготы. Отклонение магнитной стрелки было 17° восточное. Не заметив ни малейшего уменьшения торосов и не предвидя, по прежним опытам, никакой скорой перемены, я решился возвратиться отсюда назад, чтобы в определенное время прибыть к нашей складке провианта. Возвратный путь наш был скорее оттого, что собаки вообще по знакомой дороге бегут быстрее и охотнее, а отчасти и оттого, что при нашей поездке сюда мы по возможности сгладили труднейшие места. До заката солнца проехали мы 50 верст.
Марта 29-го свежий восточный ветер распространил в атмосфере влажность. Термометр показывал 9° холода. В снегу видны были следы медведей и спутников их – песцов. Поздно вечером прибыли мы к складке с провиантом, где мичман Матюшкин ожидал уже нас с утра. Он ездил по северо-восточному направлению и, проехав в три дня 90 верст, достигал 71°10' широты, а по долготе почти меридиана Песчаного мыса. Торосы на пути его являлись реже, но глубокий, рыхлый снег весьма затруднял езду. Подобно нам, он видел на горизонте синеву и принимал ее за искомую землю. Кроме многих песцовых следов, заметил он след лисицы, что в таком дальнем расстоянии от берега было большой редкостью.
На пути один из наших проводников, знавший чукотский язык, занемог сильными желудочными припадками. К счастью, с нами был юкагир, слывший в Омеконе цирюльником; никогда, даже и в путешествии нашем, не расставался он со своим ланцетом. Видимо обрадованный случаю показать свое искусство, тотчас решился он пустить кровь и окончил операцию очень счастливо. Не могу утверждать, чтобы действительно от того больной почувствовал облегчение, но слабость его заставила нас целый день оставаться на месте.