Путешествие в Египет

Дюма-отец Александр

На Кипре, где высадился король, латиняне и греки вели религиозную войну. Госпитальеры и тамплиеры боролись между собой за власть, а генуэзцы и Пизанцыц - за первенство в торговле. Людовик начал с того, что восстановил мир между столь необходимыми для него союзниками. В Венсене под кроной дуба, а в Никосии под сенью пальмы он вершил правосудие, и его решения свято исполнялись. Но миссия посланца мира задержала полководца; когда же решили тронуться в путь, оказалось, слишком поздно: близилась зима. Гюг де Лузиньян предложил крестоносцам приют, пообещав весной выступить в их поддержку вместе со своими дворянами. Роскошная природа Кипра, его вина, воспетые Соломоном, его женщины, в чьих жилах перемешалась греческая и арабская кровь,- все это было весьма притягательно для французов, и, прежде чем, подобно Ганнибалу, одержать победу, христиане уже обрели свою Капую.

Среди мусульман происходили сильные раздоры. После смерти Салах ад-Дина редко выдавался

мирный год и не нарушался покой семьи Эйюбидов. Для кочевников, для которых войны были основой существования, подобные мятежи, конечно, служили школой военного искусства, откуда выходили самые грозные противники, когда-либо встречавшиеся христианам. Когда Людовик IX высадился на Кипре, правивший тогда Египтом султан аль Малек ас-Салех Наджм ад-Дин находился в Сирии, где воевал с принцем Алеппо, его войска осаждали город Эмесу. Сам султан находился в Дамаске, прикованный к постели смертельной болезнью, но какой-то человек, переодетый торговцем, проник все-таки в его покои и сообщил об ужасных приготовлениях на Кипре; эта новость сильно взволновала султана. Левантинцы всегда считали французов самым сильным противником, а короля Франции - самым могущественным и грозным владыкой. Эти естественные страхи усиливались из-за предсказания, достигшего, по словам миссионеров, даже Персии, в которое в равной степени верили как мусульмане, так и христиане. Оно гласило: один из королей франков разгонит всех неверных и освободит Азию от мусульманства. Неджм эд-Дин понял, что нельзя терять ни минуты, он прекратил осаду и, тяжелобольной, лежа па носилках, прибыл в Ашмун-Танах в апреле 1249 года. Султан был уверен, что первой подвергнется осаде Дамьетта, и принял меры по ее защите: велел собрать огромные запасы продовольствия, а также всевозможное оружие и амуницию и приказал эмиру Фахр ад- Дину двигаться к Дамьетте, чтобы встретить врага там; потом, чувствуя свой близкий конец, объявил по всему королевству: все, кому он задолжал, могут явиться в его сокровищницу и получить то, что им причитается. Фахр ад-Дин разбил свой лагерь у Дамьеттской Гизы, на левом берегу Нила; только река отделяла лагерь от города.

Зима прошла в приготовлениях; наконец король решил, что настала пора выходить в море, и велел загружать корабли провиантом; они должны тронуться в путь по первому сигналу. Продовольствие, как мы уже говорили, было заготовлено заранее: целые горы овса, ржи и пшеницы возвышались на равнине. Горы эти выглядели совсем как настоящие; зерна, открытые ветру и дождю, дали ростки в четыре-пять дюймов, так что "холмы" зазеленели.

Итак, Людовику ничто не мешало. Покончив со сборами, король и королева Маргарита взошли на корабль в пятницу, накануне Троицы. От корабля к кораблю передавалась команда: приготовиться к отплытию; и на рассвете следующего дня все корабли по приказу развернули паруса и величественно двинулись вперед; за парусами совсем не видно было моря: французский флот уже насчитывал сто восемьдесят больших и малых судов.

На следующий день после Троицы король увидел на берегу, вблизи Лимасола, церковь, окрест разносился колокольный звон. Боясь упустить возможность, словно дарованную господом, присутствовать на службе, он велел двенадцати кораблям пристать к берегу. Но пока король пребывал в церкви, поднялся шторм и разметал все корабли, а из-за чудовищного ветра с Африканского континента флоту пришлось отклониться от курса и поспешно искать убежища у берегов Палестины; король разделил бы общую участь, не приведи его религиозный порыв на Кипр, лишь около семисот рыцарей смогли собраться вокруг своего короля; тем не менее на следующий же день, когда подул попутный ветер, он велел всем подняться на корабли и продолжить путь к Египту. Король пребывал в великой скорби и унынии, писал Жуанвиль, лишившись своих рыцарей; он полагал, что если они и не погибли, то находятся в смертельной опасности.

На четвертый день после случившейся трагедии стояла прекрасная погода, флот продолжал скользить по глади моря под безмятежным небом; кормчий королевского судна, опытный мореплаватель, прекрасно изучивший все побережье и владеющий многими языками, забрался на верхушку мачты и закричал оттуда:

–  Да поможет нам бог, впереди Дамьетта!

В то же мгновение его слова повторили кормчие других кораблей; и вскоре все крестоносцы, взволнованные великой новостью, смогли различить золотой песчаный берег, где выделялось белое пятно - зубчатые стены города. Это произошло в пятницу 4 июня 1249 года, в 647 год хиджры, в 21-й день месяца сафар. На кораблях раздались радостные крики. Но Людовик поднял руку, прося внимания, и сразу же на королевском корабле воцарилась тишина, а остальные подошли как можно ближе, чтобы услышать его речь.
– Слуги мои,- громко произнес король проникновенным голосом.- Божья воля привела пас в эту страну, захваченную нечестивцами. Сейчас я больше не король Франции и не рыцарь церкви - я лишь простой смертный, чья жизнь померкнет, как жизнь последнего из людей, будь на то господня воля. Но помните, что бы ни случилось, все есть благо: если нас победят, мы станем мучениками, если победим мы, то прославим имя господа, а Францию будут почитать не только в христианских странах, но и во всем мире. Как бы то ни было, будем смиренны, как воинство Христово, будем биться за Христа, и он восторжествует. А теперь да хранит нас бог, ибо сейчас мы узнаем, что творятся в стане врага.

И впрямь, берег был запружен воинами Фахр ад- Дина и жителями Дамьетты, напуганными появлением многочисленных чужеземных судов. Между толпой на берегу и кораблями пролегал только Нил. Вскоре в его устье показались четыре пиратские галеры: их заинтересовало чужеземное войско, и они хотели узнать, что ему здесь нужно. Подплыв к первым королевским кораблям на расстояние трех полетов стрелы, галеры повернули назад, но поздно: легкие суда французов подняли все паруса и быстро настигли их. На этих кораблях метательные машины были расставлены таким образом, чтобы одновременно поражать врага: одни - камнями, другие - стрелами, третьи - сосудами с известью. Пираты защищались изо всех сил, но скоро были побеждены; три пробитые галеры затонули, четвертая, шедшая позади остальных, со сломанными мачтами сумела достичь берега. Те, кто остался в живых, показывали па берегу толпе свои раны и кричали, что сюда с недобрыми намерениями пожаловал король Франции со своими рыцарями, он наслал дождь из стрел, камней и пламени. Все безоружные бросились к городу. Крестоносцы заметили это и преисполнились решимости. Король первым крикнул:

–  К берегу!

И все повторяли вслед за ним:

–  К берегу! К берегу!

Тогда к большим кораблям подошли плоскодонные лодки, чтобы переправить воинов на берег. У Жуанвиля была своя небольшая галера, он устремился на нее первым, за ним Жан де Бельмон, д'Эрар и де Бриен. Тотчас же остальные рыцари, плывшие па том же корабле, но не располагавшие галерами, бросились в подошедшую лодку, и в мгновение ока в ней оказалось вдвое больше людей, чем она могла вместить. Почувствовав опасность, несколько матросов вернулись на корабль, цепляясь за спасти. Но хотя груз уменьшился, лодка продолжала погружаться; нельзя было терять ни минуты. Жуанвиль подплыл к лодке и громко спросил, сколько человек в ней лишних.

–  Восемнадцать или двадцать,- ответили матросы,

Тогда он подошел вплотную к борту п велел восемнадцати воинам перейти на его галеру. В это время один из рыцарей, по имени Плуке, прыгнул с корабля в лодку, но расстояние было слишком велико, и он упал в море во всем снаряжении и тут же пошел ко дну. Плуке стал первой жертвой этой битвы, в которой предстояло пасть еще очень многим.

Тем временем сарацины готовились дать достойный отпор крестоносцам. Эмир Фахр ад-Дин, облаченный в доспехи, горевшие золотом на солнце, казался воплощением дневного светила. Толпа музыкантов с барабанами и горнами издавала оглушительный шум.

И вот христиане с громкими криками бросились вперед, как стая морских птиц. Каждый стремился первым ступить на берег. Жуанвиль на своей галере по-прежнему шел во главе флотилии, опережая даже королевский корабль. Приближенные короля велели ему подождать и не высаживаться, до тех пор пока не вынесут на берег хоругвь, но доблестный сенешаль24 не желал ничего слушать, и Жуанвиль был двадцать первым французом, сошедшим на берег, где уже стояли в боевой готовности главные силы вражьей конницы. Он первым бросился па врага, за пим - Эрар, де Бриен и Жан де Бельмон, за ними - все остальные рыцари с его галеры. В тот же миг сарацины пришпорили коней и кинулись на крестоносцев, намереваясь сбросить их в море. Тогда Жуанвиль и его рыцари воткнули в песок копья и щиты, обратив их в сторону нападавших, а сами выхватили мечи. Оборонительные действия рыцарей произвели впечатление на сарацинов, они повернули коней и ускакали, не начав боя. Крестоносцы уже было собрались броситься за ними вдогонку, но к ним подбежал добравшийся до берега вплавь оруженосец мессира Бодуэна Реймсского и начал заклинать Жуанвиля ничего не предпринимать в отсутствие его господина. Доблестный рыцарь согласился подождать этого столь отважного воина.

Жуанвиль осмотрелся. Слева гордо подплывала к берегу пышно разрисованная и разукрашенная галера, на борту которой был изображен герб Бодуэна - червленый крест на золотом поле. Триста гребцов налегали па весла, заставляя это дивное судно скользить по волнам; у каждого па шее висел тарч25 с гербом из чистого золота посередине. Сарацинским барабанам и горнам вторили сто музыкантов из войска крестоносцев; Бодуэн скорее походил на короля, возвращавшегося в свое королевство, нежели на воина-завоевателя. Едва галера причалила, как он сам, его рыцари и пехотинцы спрыгнули па берег в полном вооружении и тотчас разбили шатер, словно эта земля уже принадлежала им. Тем временем сарацины -на сей раз большим числом - предприняли вторую попытку сбросить крестоносцев в море, они пришпорили коней и кинулись на французов. Но, видя, что те не дрогнули и спокойно ждут их приближения, они вновь повернули назад, не осмелившись атаковать крестоносцев.