Путешествие в страну мужчин
Шрифт:
Егор подпер щеку ладонью, прищурился, смерил лодочника взглядом с головы до ног и, опуская прелюдию, резко потребовал:
– Подробнее.
Вынул из кармана обещанные деньги, пятьсот рублей, и положил их на стол рядом со стаканом.
– Был в Ситниках мужик чудной, – лодочник потер руки и хихикнул, – за охрану это… окружающей среды выступал! Приезжие, как им, иродам, и положено, в озеро гадили – то взорвут чего, то мусора навалят… И он им, значит, тоже пакостил аккуратно… Защищал нашу природу. Мать! Герой! Мать! – Филимон затряс кулачищем в воздухе
– Дальше.
– Ну а потом этого мужика невзлюбили, однажды даже огрели дубиной по башке. Ха! Крепкая башка оказалась. И он ушел жить в лес. Природу любил, говорю, как я – море! И дом себе справил, и нужник, и баню – все как у людей! А в Ситниках редко появлялся, только к бабе своей и хаживал.
– Далеко его дом?
– Не-е, близко… Ох, уж эти бабы… – Филимон пригорюнился, видимо, вспомнив зазнобу Анну Григорьевну. – А потом он с ней, само собой, поругался! С бабой! Я же говорю – стервы! И…
– И? – поторопил Егор.
– И превратился в лешего, – тихо ответил лодочник и опять стал похож на большого ребенка. На его лице появилась блаженная улыбка, глаза восхищенно засияли.
«Надеюсь, – мрачно подумал Егор, – он не думает, что сейчас я начну читать ему сказки, а затем спою колыбельную?»
– В какого лешего?
– Самого настоящего! Косматого, с ветками на голове! И на теле тоже… ветки… И мои слова – истинная правда! Любой в Ситниках подтвердить может! Даже Анька моя подтвердит!
«Так, нужно сворачивать этот бред…» Егор полез за сигаретами, но остановился. За пепельницей пришлось бы идти к полкам, а глаз спускать с Филимона нельзя ни на секунду.
– Я бы хотел с приятелями повидаться.
– Так они велели не беспокоить их пока… сами объявятся, когда захотят…
– Уверен, мне они обрадуются. Где этот дом?
– Ты что, ты что! – замахал руками Филимон, делая героические попытки подняться. – Сам не найдешь, заплутаешь к едрене фене! И ямы там кругом…
– Какие ямы?
– Медвежьи, разумеется.
– Разве у вас тут водятся медведи? – «удивился» Егор.
– Не водятся, но Леший думал иначе, или… Я подозреваю, что копал он их для приезжих. Эх, он с какой любовью их копал! Четыре штуки наши деревенские парни нашли и засыпали, а две так и остались, о них только я знаю. Тс-с-с, – протянул Филимон, приставив указательный палец к губам, – тс-с-с… я их берегу, как историческую ценность, так сказать. Упадешь и шею свернешь! Точно! – Филимон раскинул руки в стороны и изобразил безвременно погибшую курицу, во всяком случае на большее поза и выражение лица не тянули.
– А приятели мои шею не свернут?
– Не, – обиделся лодочник, я им честно сказал: «Не ходите туда, коли жить хотите», все по-честному! – Лодочник красноречиво поджал губы и размахнулся, желая стукнуть кулаком по спинке кровати. Но сил у Филимона не осталось, он впечатался носом в матрас, хрюкнул и… захрапел.
– Даю тебе ровно час, – холодно произнес Егор, щелкая зажигалкой. – А потом мы пойдем в лес.
Глава 16
Но лодочника не удалось разбудить ни через час, ни через два, ни через три. Глыба в синей клетчатой рубашке и щедро залатанных штанах сотрясалась до половины шестого, изредка выплевывая бранные слова, фыркая и кряхтя. Имя Анны Григорьевны тоже звучало и каждый раз имело различные оттенки: от коротко-гневных до извинительно-нежных.
Достучаться до Филимона не получалось: ни холодная вода, ни другие способы не принесли результата – он спал и видел цветные сны, в которых любимая женщина вредничала и отказывала ему по всем пунктам. Егор знал, что так будет, но все же надежда не давала покоя. Осталось-то несколько шагов… Он даже подумывал вернуться в Ситники и попросить Анну Григорьевну проводить его до дома Лешего, но пойдет ли пожилая женщина с малознакомым приезжим в лес? Да еще к такому месту, да еще под угрозой попасть в медвежью яму… Вряд ли. Нужен Филимон, а он спит.
– Ладно, время терпит, – кое-как успокоил себя Егор и оставил лодочника в покое. Пусть спит, а то перепутает что-нибудь или свалится в лесу.
Пусть спит.
Шурыгин звонил несколько раз. К пяти утра он добрался до пункта встречи, вернее, не доехал около десяти километров, припарковался и погрузился в нервное ожидание. «Я боюсь не найти этот столб и корявую березу!», «А вдруг он не отдаст Катю?!», «Как она там…», «Только не вмешивайся, а то знаю я тебя…», «Мы же договорились, да? Ты тоже думаешь, что мы поступаем правильно, да?», «Не вмешивайся, слышишь?»
«Не волнуйтесь, Петр Петрович, все будет так, как вы скажете», – под храп лодочника спокойно отвечал Кречетов. Большую часть ночи он смотрел на часы, экономил сигареты и анализировал множество вариантов развития событий. И упускать шанс он не собирался.
– Подъем, – полшестого сказал Егор резко и четко.
Филимон на секунду затих – казалось, даже остановил дыхание, затем заворочался, задергал мясистым носом и, точно внутри у него была крепкая пружина, мгновенно сел. Но тут же, открыв глаза, качнулся и схватился ручищей за спинку кровати.
– Ты х-хто? – выдохнул он, удивленно округлив глаза. – А-а-а… вспомнил! То есть…
– Вчера вы обещали проводить меня до дома Лешего, – с вежливой улыбкой произнес Егор, – буду рад, если вы сдержите свое обещание.
– Ох, грехи мои тяжкие…
В голове лодочника, видимо, грохотали пушки, а также проносились поезда, трещали вертолеты и противно каркали вороны, и все это повторялось бесконечно без спасительных перерывов. На лице отражалось столько трагизма и мольбы, что казалось, будто Филимон – самый несчастный человек на свете: помогите, люди добрые, оставьте в покое, дайте бочку воды, подушку, одеяло и прогоните ворон вместе с вертолетами прочь!