Путешествие в страну Офир
Шрифт:
Франческо, кивнув головой, разостлал свою постель. Не очень уверенный в ее чистоте, он снял только туфли.
Фуггер тоже откинул одеяло, взбил подушки и приготовился лечь, не раздеваясь. Но вдруг снова подошел к столу, чтобы смести с него крошки и убрать грязную посуду. Лампу он попытался поставить на подоконник. Но тот был слишком узок. Лампа могла свалиться.
– Занавеску отдерните, – посоветовал Франческо. – Хотя трудитесь вы зря. Завтра хозяин наведет здесь порядок лучше, чем мы с вами…
Но Фуггер беспорядка, очевидно, не переносил. Покончив с уборкой, он накрыл
– Франческо Руппи… – произнес он в раздумье. – Я правильно произношу ваше имя? Или предпочтительнее называть вас Франциск Руппиус, именно так, как указано – ха-ха! – в папской грамоте?
Франческо уже засыпал и всего, что говорил его сосед, не расслышал.
А Фуггер снова, точно про себя, продолжал:
– Я, кстати, очень внимательно рассмотрел, что и как написано в этой папской грамоте… Боже мой, до чего же неумело прилеплена к ней и к шелковому шнуру печать! Как я понимаю, вы меня не узнали…
Франческо уже спал.
Однако когда Фуггер очень громко закричал: «Пора! Ко мне!» – Франческо вскочил с постели.
На крик Фуггера в комнату вошло пятеро здоровеннейших мужчин.
– Возьмите его! – приказал Фуггер. – Наденьте ему на ноги и на руки эти украшения… Нет, всего пеленать его не следует: и мне и сеньору Руппи будет удобнее, если мы усядемся рядом за стол и вдвоем рассмотрим содержимое его сундучка… Впрочем, – вдруг заметил он, зевая и вежливо прикрывая рукою рот, – сегодня мне выдался на редкость трудный день… А завтра к кардиналу я должен явиться хорошо выспавшимся… Молодцы! – сказал он, видя, как его подчиненные справляются с Франческо. – А вот вам еще кляп… Завтра мы с ним займемся серьезной беседой, тогда я эту штуку у него изо рта выну. А пока, сеньор Франческо, давайте все-таки отдохнем! Разрешите, я помогу вам лечь… Да, друзья мои, – добавил он, видя, что его подчиненные собираются покинуть комнату, – зайдите к хозяину и предупредите, чтобы он под страхом отлучения от церкви сюда не входил… Впрочем, очень запугивать его не следует. Просто скажите, чтобы он наверх ни сегодня, ни завтра не поднимался, пока я сам его не позову. Гентец гентца всегда поймет!
Говорил, однако, Фуггер со своими людьми по-испански.
И все-таки гентец не всегда понимал гентца. Когда в комнату ввалились эти пятеро, Франческо за их спинами явственно различил перекошенное от страха, бледное лицо содержателя харчевни. Он даже подавал Франческо какие-то знаки, смысла которых тот не понял, а главное, побоялся, как бы на них не обратили внимания его враги.
Любезность Фуггера дошла до того, что он не только уложил своего пленника на кровать, но, обнаружив, как трудно тому лежать с заломленными за спину руками, даже сунул ему под плечо еще и свою подушку.
Сам он тут же улегся и заснул.
Франческо мысленно пересматривал весь сегодняшний день и спрашивал себя: какую ошибку он совершил и чем навлек на себя такую беду?
Накануне этого дня «Геновева» пришвартовалась на внешнем рейде Палоса. Отпускать матросов на берег пока не решались. Неизвестно еще, как отнесется к их прибытию Карл Пятый. Все это длительное плавание под испанским флагом было совершено с его императорского соизволения, но у сильных мира сего настроения часто меняются.
Маэстре и пилоту хотелось бы осмотреть город, столь прославленный Кристобалем Колоном, но они тоже остались со своей командой. Отказался высадиться сеньор Гарсиа. Заодно с ним не покинул «Геновеву» и Бьярн Бьярнарссон.
А вот когда Франческо Руппи с резным сундучком в руке, в своем богатом новом наряде спускался по сходням, боцман с искренним сожалением смотрел ему вслед.
«Да, отличный был матрос…» – Боцман безнадежно махнул рукой.
О том, что в Палос прибыл уже сам император, никто из приезжих не подозревал. А уж то обстоятельство, что в этот же день они будут им приняты, показалось бы каждому из них невероятным.
Приглашение Карла Пятого, доставленное и на «Геновеву» и в венту, где остановились сеньорита с капитаном, получено было вскоре после их прибытия в Палос. И написано было, очевидно, лицом, осведомленным и о прибытии «Геновевы» и о составе ее команды. В приглашении были названы имена сеньора капитана, сеньориты и сеньора Руппи. На прием был приглашен также и «знатный исландец» – сеньор Бьярн Бьярнарссон, за которым даже была послана на «Геновеву» лодка.
От отдельной комнаты Северянин отказался. Ему поставили койку рядом с кроватью капитана.
Совершил ли Франческо на приеме у императора какую-нибудь ошибку, которая привела к таким ужасным последствиям? Да нет, он вел себя очень сдержанно…
На все вопросы императора отвечал коротко и исчерпывающе.
На вопрос, что побудило высоких покровителей из Сен-Дье отправить в Испанию сеньора Руппи, тот ответил, что их, как и его, интересует, было ли Советом по делам Индий вынесено какое-либо решение относительно наследника Кристобаля Колона, а также – будет ли ему, Франческо Руппи, разрешено повидаться с сыном покойного адмирала.
От первого вопроса император так досадливо отмахнулся, что переводчику даже не пришлось что-либо объяснять. Когда второй вопрос был переведен Карлу, тот, надо думать, пробормотал какое-то ругательство, относящееся к дону Диего Колону.
Франческо снова без помощи переводчика понял императора и пояснил, что интересует его не Диего, а Эрнандо Колон, и не столько он, как его библиотека. Именно эта просьба изложена в письме из Сен-Дье.
Император улыбнулся и даже похлопал Франческо по плечу. Разрешение отправиться к младшему сыну адмирала, составленное тут же секретарем Карла, было, за подписью императора, вручено Франческо.
Перебирая в уме свои поступки и слова за время этого высокого приема, Франческо, как ни был он сейчас подавлен, все же улыбнулся. До чего же была хороша сеньорита в своем новом роскошном платье!
Просьбы и пояснения к просьбам, высказанные капитаном, были императором выслушаны благосклонно. Разрешение на свидание с королевскими фискалами, которые в свое время допрашивали спутников адмирала, было его величеством дано без долгого раздумья. То обстоятельство, что на четырех картах новый материк был уже назван Америкой, императора нисколько не обескуражило.