Путешествия и исследования в Африке
Шрифт:
На другое утро мы остановились в деревне нашего друга Мбаме, чтобы нанять новых носильщиков. Люди Чибисы, которые еще никогда не работали по найму и не научились еще нам доверять, не хотели идти дальше. После того как мы немного отдохнули, Мбаме сказал нам, что вскоре через деревню должна пройти партия невольников, направляющаяся в Тете. «Вмешиваться ли нам?» – спрашивали мы друг друга. Мы припомнили, что весь наш ценный личный багаж находился в Тете и мог, вместе с государственной собственностью, быть уничтожен в отместку, если бы мы освободили невольников. Этот прием охотников за невольниками следовать за нами по пятам в такие районы, куда они прежде не смели и показаться, и, прикрываясь тем, что они будто бы наши дети, восстанавливать одно племя против другого, чтобы набрать рабов, должен был неизбежно свести на нет все те усилия, на которые мы имели санкцию португальского губернатора. Поэтому мы решили рискнуть всем и положить, если возможно, конец работорговле, которая теперь шла вслед за нашими открытиями. Через несколько минут после разговора с Мбаме партия невольников – длинная вереница скованных мужчин, женщин и детей обогнула холм и вошла в долину, на склоне которой стояла деревня. Черные надсмотрщики, вооруженные мушкетами и роскошно одетые, весело шли впереди, посередине и в конце вереницы;
Пленные стали на колени и, по-своему выражая благодарность, начали энергично хлопать в ладоши. Таким образом, они оказались всецело на нашем попечении. Заработали ножи, освобождая женщин и детей. Освободить мужчин было труднее, так как голова каждого была вставлена в раздвоенную на конце толстую палку; концы этой вилки были соединены железным болтом, привинченным с обеих сторон поперек горла. С помощью пилы, которая, к счастью, оказалась в багаже епископа, освободили мы одного за другим и мужчин. Когда женщинам сказали, чтобы они взяли муку, которую несли, и приготовили завтрак для себя и детей, им это, по-видимому, показалось слишком прекрасным, чтобы быть правдой; однако после недолгих уговоров они с усердием принялись за дело и разложили при помощи палок и пут, которые были их товарищами в течение многих печальных ночей и утомительных дней, громадный костер, чтобы поставить на него свои горшки со стряпней. Было много детей лет пяти и даже младше. Один маленький мальчик с детской простотой сказал нашим людям: «Другие связали нас и заставили голодать; вы разрезали веревки и приказали нам есть, – что вы за люди? Откуда вы?» Накануне две женщины были убиты за попытку развязать ремни. Остальным сказали, что это было сделано для предупреждения попыток к бегству. Ребенку одной женщины размозжили голову, так как она не могла нести и его, и свою поклажу. Одного мужчину убили топором, так как он изнемог от утомления. Личная заинтересованность, казалось, должна была бы побудить охранять всех невольников, а не убивать; но в этой торговле постоянно приходится видеть, что личная заинтересованность побеждается презрением к человеческой жизни и кровожадностью.
Епископ при сцене освобождения не присутствовал, так как он пошел выкупаться в небольшой речке ниже деревни. Вернувшись, он горячо одобрил, что мы сделали. Сначала у него были сомнения, но теперь он чувствовал, что, будь он здесь, он непременно присоединился бы к нашему доброму делу. Было освобождено 84 человека, преимущественно женщин и детей. Когда им сказали, что они теперь свободны и могут идти, куда хотят, или оставаться с нами, все захотели остаться. Епископ мудро прикрепил их к своей миссии, чтобы они могли быть воспитаны как члены христианской семьи. Таким образом, были преодолены трудности начального периода работы миссии. Обыкновенно требуются годы для такого завоевания доверия туземцев, чтобы побудить их, молодых и старых, подчиниться руководству чужих людей, утверждающих, что ими руководят побуждения, противоположные земной мудрости, и вводящих странные обычаи, незнакомые их отцам.
На другое утро мы выступили во владения Соче с освобожденной нами партией. Мужчины весело несли имущество епископа. Раз мы уж начали, на полдороге останавливаться не стоило, – и мы освободили еще восемь человек в одном селении. Услышав о наших действиях, работорговцы, которые вели почти сотню невольников, бежали от Соче. Д-р Кэрк и четыре макололо энергично их преследовали, но они скрылись в Тете. Еще шесть пленников были освобождены у Монгази; двух работорговцев мы задержали на ночь, чтобы помешать им предупредить большую партию, которая была впереди. По собственной инициативе они сообщили нам, что эту партию ведут собственные невольники губернатора; они предложили отвести нас к этим собственным агентам его превосходительства, но мы отказались от их услуг. Двое черных людей епископа из Кэпа, которые были раньше невольниками, а теперь стали страстными освободителями, вызвались сторожить наших пленников в течение ночи. Они так старались не упустить их, что не сменяли друг друга, а сторожили вместе, пока около 4 часов сон не смежил их очей; бодрствовавшие же пленники, воспользовавшись этой возможностью, бежали. Один из караульных, увидев, что случилось, выскочил из хижины, крича: «Они ушли, они убежали! И они забрали мою винтовку, а также женщин. Огонь! Общий огонь!» Однако винтовка и женщины оказались на месте, работорговцы были рады и тому, что им удалось удрать самим. На следующий день в другой деревне было освобождено еще 50 невольников. Они были совершенно голые, и мы им оставили ткани, чтобы они могли одеться, – вероятно, лучше, чем они одевались когда-либо в жизни. Начальник этой партии, который был нам известен как агент одного из виднейших тетевских купцов, сказал, что у них имеются полномочия губернатора на все, что они делают. Это мы знали и без него. Здесь невозможно предпринять что бы то ни было без ведома и согласия губернатора.
Часть горной местности, которую епископ хотел осмотреть, прежде чем решить, где обосноваться, принадлежала Чиваве, или Чибабе, самому мужественному и щедрому вождю манганджа из всех встреченных нами во время нашего предыдущего путешествия. Придя во владения Нсамбо, недалеко от горы Чирадзуру, мы узнали, что Чибаба умер и вождем теперь является Чигунда. Чигунда, – по-видимому, по собственной инициативе, хотя, возможно, он и слышал, что епископ собирается обосноваться где-нибудь в этом районе, – предложил ему поселиться вместе с ним в Магомеро, добавив, что там места хватит для обоих. Это сердечное и непосредственное приглашение произвело сильное впечатление на епископа и, по-видимому, решило вопрос. Он выбрал бы место поближе к Шире, если бы мог ожидать, что его будут снабжать по этой реке; но португальцы, претендуя на реку Шире, хотя они даже никогда не оккупировали ее устья, закрыли ее, как и Замбези.
Кузница
Рисунок второй половины XIX в.
Мы возложили все надежды на Рувуму, как на свободный путь к озеру Ньяса и в глубь страны. Для озера был уже заказан пароход, и епископ, оценив преимущества этой высокой местности, расстилающейся в необъятную даль к северу, стремился быть ближе к озеру и Рувуме, чем к Шире. Когда он решил обосноваться в Магомеро, было признано желательным, чтобы предупредить опустошение страны, посетить вождя аджава и попробовать убедить его отказаться от своих набегов для захвата невольников и грабежа и направить энергию своего народа на достижение мира.
Утром 22-го нам сообщили, что аджава близко и жгут деревню, находящуюся на расстоянии нескольких миль. Оставив освобожденных невольников, мы двинулись навстречу этим опустошителям страны. На пути мы встретили толпы манганджа, бежавших от войны. Эти бедные беженцы должны были, как обычно, оставить все свои продукты, кроме того немногого, что они могли нести на головах. Мы проходили поле за полем с созревшими зерном или бобами, но владельцев их не было. Все деревни были покинуты; одна, в которой мы завтракали два года назад и видели мужчин, мирно ткавших материю (между собой мы прозвали деревню Горной Пэсли), была сожжена; все запасы зерна были вывезены в повозках и рассыпаны по равнине и вдоль дорог, так как ни победители, ни побежденные не могли его унести. Около 2 часов дня мы увидели дым горевших деревень и услышали торжествующие крики, перемешанные со стонами женщин манганджа, оплакивавших своих павших близких. Епископ предложил нам помолиться; встав с колен, мы увидели длинную вереницу воинов аджава, которые вместе со своими пленниками огибали склон холма. Первые из возвращавшихся победителей входили уже в свою деревню, расположенную внизу, и мы слышали, как их приветствовали женщины. Увидев нас, вождь аджава сошел с тропы и влез на муравейник, чтобы хорошенько нас рассмотреть. Мы крикнули, что пришли поговорить с ними, но манганджа, шедшие за нами, закричали: «Пришел наш Чибиса». (Чибиса известен как великий заклинатель и полководец.) Тогда аджава убежали с пронзительными криками: «Нкондо! Нкондо!» («Война! Война!») Мы слышали слова манганджа, но в тот момент не поняли, что они сводят на нет все наши увещания о мире. Пленные бросили свои грузы на тропу и убежали в горы. Из деревни прибежала большая группа вооруженных людей и через несколько секунд они окружили нас со всех сторон, преимущественно скрываясь за скалами и в высокой траве. Напрасно уверяли мы, что пришли не воевать, а побеседовать с ними. Они не хотели нас слушать, на что имели, как мы после припомнили, достаточное основание в связи с криками о «нашем Чибисе». Возбужденные недавней победой над тремя деревнями и уверенные, что им нетрудно будет справиться с горсточкой людей, они начали осыпать нас своими отравленными стрелами, посылая их с громадной силой вверх с расстояния в 100 ярдов. Они ранили одного из наших спутников в руку. То, что мы стали медленно спускаться от деревни, еще больше разожгло их стремление помешать нашему бегству; полагая, что это отступление свидетельствует о нашем страхе, они сомкнулись вокруг нас, охваченные кровожадной яростью. Некоторые подходили с ужасающими плясками на расстояние в 50 ярдов; другие, окружив нас, появлялись из-за скал и из травы, намереваясь нас отрезать; третьи убежали со своими женщинами и большой группой рабов. Четверо были вооружены мушкетами, и мы были принуждены, обороняясь, ответить на огонь и прогнать их. Как только они увидели предел досягаемости винтовок, они перестали упорствовать и убежали. Однако некоторые кричали нам с гор, что они последуют за нами и убьют нас, когда мы будем спать. К нам бежали только двое пленных, но, вероятно, в этот день большинство пленных мужчин убежало в суматохе в другие места. Мы вернулись в деревню, из которой вышли утром, после крайне неприятно проведенного дня, голодные и усталые.
Хотя мы и не могли осуждать себя за выбранную нами линию поведения, мы жалели о том, что случилось. Мы в первый раз подверглись нападению туземцев, никогда раньше не было у нас с ними никаких столкновений. Хотя мы всегда считали, что могут быть случаи, когда нам придется прибегнуть к обороне, но на этот раз мы были готовы к ней меньше, чем когда бы то ни было. У каждого из наших людей было только по одной обойме с патронами, а начальник их оставил свою винтовку на судне, чтобы предохранить ее от сырости. Если бы мы лучше знали, как подействовали работорговля и убийства на этих кровожадных мародеров, мы, прежде чем к ним приблизиться, попробовали бы прибегнуть к посланиям и подаркам.
На другой день к нам в гости пришел старый вождь Чин-сунсе и просил епископа поселиться с ним. «Чигунда – просто ребенок, – сказал он, – а епископу подобает жить с отцом, а не с ребенком». Но старик так явно хотел использовать миссию в качестве защиты от аджава, что его приглашение было отклонено. Умоляя нас прогнать грабителей, чтобы он мог жить в мире, он прибег к следующей уловке: несколько его людей ворвались в деревню с криками, что аджава идут на нас. Когда мы напомнили Чинсунсе, что никогда не сражаемся, если на нас не нападают, как это было накануне, и что мы пришли к ним, чтобы установить мир и научить их поклоняться всевышнему, отказаться от продажи его детей и использовать для обмена другие предметы, а не себе подобных, он ответил: «Ну, тогда я уже мертв».
Епископ, испытывая чувства, естественные для всякого англичанина, который видит, что народу, находящемуся теперь на его попечении, грозит опасность быть обращенным в рабство, предложил отправиться сейчас же спасать пленных манганджа и изгнать грабителей-аджава из страны. Все горячо его поддержали, кроме д-ра Ливингстона, который предложил подождать и посмотреть, какое впечатление в стране произведет поражение охотников за невольниками, которое они только что испытали. Очевидно, аджава подстрекали португальские агенты из Тете, а среди манганд-жа не было союзной связи, на которую можно было бы опереться. Возможно, аджава удастся уговорить вести себя лучше, хотя, принимая во внимание, что они давно привыкли добывать невольников для келиманского рынка, это и было маловероятно. Манганджа же легко мог разбить по частям каждый враг: из-за старых междоусобиц они радовались, когда бедствия постигали их ближайших соседей. Мы посоветовали им объединиться против общих врагов и добавили с полной определенностью, что мы, англичане, ни в коем случае не будем вмешиваться в их распри. Епископ спросил, будет ли он обязан исполнить просьбу манганджа, если они снова будут просить его помочь им бороться с аджава. «Нет, – ответил д-р Ливингстон, – они будут надоедать вам своими приставаниями, но не вмешивайтесь в распри туземцев». Прекрасный человек благородно отметил этот совет в своем дневнике.