Путешествия П. А. Кропоткина
Шрифт:
Кропоткин, «всякое знание, всякий навык и искусство в жизни
могут пригодиться».
При таком плавании, без обычной на паузке суеты, можно
было отдаваться и поэтическим настроениям, которые рождала река,
и углубляться в мысли, которыми была переполнена тогда голова
исследователя. Этой части своего плавания Кропоткин посвятил в
своих воспоминаниях самые поэтические страницы.
Лена именно на этом плесе, от Жигалова до Киренска,
исключительно красива и живописна. Великая сибирская река прорезает
ПО
горный хребет, ее скалистые берега величественно нависают над
водой, над ними еще выше встают причудливые пики (по
местному названию — «щеки»), их пересекают пади и ущелья. Необычен
и цвет скалистых берегов: яркие розовато-красные оттенки
выделяются на фоне зеленых и лиловых тенистых углублений.
Так они плыли в почтовой лодке до селения Усть-Кут, где им
пришлось задержаться. А дальше они ехали то верхом, то в
лодке. Двигались днем и ночью, чтобы догнать паузок, который ушел
далеко вперед. Приходилось торопиться — время было дорого.
Экспедицию от Ленских приисков до Читы надо было провести до
заморозков, а на это нужно было затратить при благоприятных
условиях не менее трех месяцев.
Помимо исследовательской работы, Кропоткин занимался по
дороге ради заработка еще литературным переводом с
английского геологии Педжа для одного журнала. С материальной стороны
во время экспедиции лично Кропоткин был совсем не обеспечен.
«Здесь страшная дороговизна, — признавался он в письме к
брату, — решительно жить нечем, да и платье плоховато. Одним
словом, в деньгах крайняя нужда».
И дальше: «Переводится очень медленно, исправил очень мало.
Впрочем, главы две есть готовых, но сегодня упаковать не успею,
уже рассвело совсем. На-днях, впрочем, допишу и сдам где-нибудь
ниже Киренска».
Плыть дальше на лодке у Кропоткина нехватило денег. От
вознаграждения за проведение экспедиции, как предлагали ему
золотопромышленники, он принципиально отказался.
Пришлось опять пересесть на паузок, на котором он спустился
от Киренска до впадения в Лену реки Витима, где расположено
село Витимское. Тогда село это было очень невелико, но
своеобразно. Возвращаясь с золотых приисков, рабочие —
«приискатели» — попадали в витимские кабаки и пропивали все, что
зарабатывали. Во многих домах были кабаки. Часть населения жила
спаиванием промысловых рабочих. Это был совсем особый,
замкнутый мирок, в котором осели всевозможные «пауки», содержатели
притонов.
Здесь Кропоткин впервые познакомился с жуткой картиной
быта золотоискателей и их хозяев, которых он называл «маслопузами».
Картина эта буквально потрясла его. Он долго не мог
опомниться. Из Витимского он попал в село Крестовское, на правом
берегу Лены, в пятидесяти километрах ниже устья Витима.
В Крестовском была контора и жила администрация приисков.
Но и здесь был тот же быт и те же нравы, если еще не более
жуткие, чем в Витимском.
Тут Кропоткину с товарищами пришлось перепаковать все
снаряжение и с паузка перегрузиться на вьючный караван, с которым
они и отправились в центр золотых приисков того времени — в
селение Тихоно-Задонское.
Маршрут Олекминско-Витимской экспедиции Кропоткина
начался из центра «маслопузского владычества», как он называл
тогда Ленские золотые прииски.
ЧЕРЕЗ ПАТОМ С КОЕ НАГОРЬЕ
Плавание по Лене заняло двадцать четыре дня — с 10 мая,
когда Кропоткин с товарищами приехали в селение Качугу, до
5 июня, дня выезда экспедиции из Крестовского верхом на лошадях
в направлении Патомского нагорья.
Уже в окрестностях Крестовского Кропоткин нашел много
следов древнего оледенения — валуны и борозды, — которое, как он
предполагал, покрывало Восточную Сибирь. Вместе с Поляковым,
пока шла перегрузка на вьючный караван, он сделал большую
экскурсию и собрал много образцов и материалов,
подтверждающих его ледниковую теорию.
«Ну-с, — писал Кропоткин в те дни своему брату, — добрались
мы до Крестовского, кончили, следовательно, плавание. Мы здесь
уже 4 дня, а я почти не выхожу из дому, раз только ходил до
ближайших обнажений, — все сидел и писал. Настрочил листах на
трех письмо в отделение, исправил остатки Педжа и написал на
6 листах письмо для «Биржевых ведомостей»...»
Работоспособность Кропоткина была удивительна. В те дни в
Крестовском он уже составляет первый отчет о своем плавании в
отделение Географического общества. Одновременно исправляет
свой перевод книги Педжа и пишет корреспонденцию в одну из
столичных газет.
Но и в кипучей повседневной работе он глубоко страдает
оттого, что у него нет достаточных теоретических знаний, что он при
всей глубине и остроте мысли все-таки еще географ-самоучка.
А тут еще непрестанная крайняя нужда в деньгах, мешающая
сосредоточиться на исследовательской работе.