Путешествия П. А. Кропоткина
Шрифт:
посмотрим — может быть, пройдем в Читу, может быть, доведется
тащиться в Баргузин. Последнее время я провел большею частью
дома, писал для Сибирского отдела, между прочим опять о следах
ледникового периода, которых я все ищу здесь. Неужели
климатические условия Европы и Америки не распространялись на Азию,
которая в тот период не могла быть под водою, судя по некоторым
данным? Через час пришлось итти с молотком разбивать каменья.
Еще когда ум работает, возникают вопросы — ладно, а простое
описание (при всем сознании пользы такого описания) заставляет
порядком зевать. Впрочем, экспедиция тем отчасти хороша, что не
дает времени задумываться о своем положении. Только что
остановились — снова куча работы: повесь барометр, термометр, а тут
еще и есть хочется, потом надо разбирать собранные породы,
вписать их в каталог, наклеить ярлычки и прочая механическая
работа, а затем дневник надо писать, а тут ко сну клонит, не выспался
в течение 5 часов. И так весь день... на механическую работу
сколько времени уйдет, — необходимо держать все в порядке, а то
через десять дней такая каша будет, что ничего не разберешь.
Поэтому я усердный проповедник порядка в дороге; не то Поляков —
сравнить со мной в беспорядочности нельзя, — у него вечно
«Мамай воевал».
И так иногда несколько дней подряд, не успеваешь опомниться.
Не знаю, полезна ли такая жизнь, но я по нескольку раз в день
иногда повторяю себе: «В Питер непременно, будь что будет».
Весело ли хоть теперь быть нахлебником у этих маслопузов, жить на
их краденом хлебе? Конечно, езди я хоть от Сибирского отдела —
ведь такие же были бы деньги, — все же хоть легче было бы, но
утешаешь себя тем, что без помощи капитала наука не могла бы
двигаться вперед: какая наука могла бы существовать на деньги
исключительно трудовые теперь, при теперешнем распределении
богатств? А без науки и пролетарию никогда не выбиться, но лучше
сознавать себя таким же пролетарием, хотя и с умственным
капиталом, которого он не имеет, лучше искать такой работы, от
которой польза была бы прямее, — искать, потому что кто может
поручиться, что его работа будет именно такою...
...Только та деятельность, которая направлена либо на прямой
подрыв капитала, либо на расширение способов к его подрыву и
увеличению жаждущих этого подрыва, — только эта деятельность
и должна бы, по-моему, быть полезною, следовательно и
нравственною, в настоящее время, когда этот вопрос на очереди».
Это признание было выражением глубокого убеждения
Кропоткина. Оно и определило его дальнейшую жизнь.
* * *
Сборы на Тихоно-Задонском прииске заняли девятнадцать дней.
В эти дни Кропоткин вместе с Поляковым успели съездить за
сорок километров, на Вознесенский прииск и еще на один соседний с
ним, и собрали большой материал для изучения геологии края.
Конечно, при этом Кропоткин не упускал из рук и общее
руководство сборами.
В окрестностях Тихоно-Задонского молодой географ занялся
также изучением разрезов и глубоких выемок прииска. Он
исследовал ледниковые наносы. Повсюду он видел множество валунов и
бесчисленные борозды или шрамы в горных породах, оставленные
древними ледниками. Находил их и в долинах, лежащих тут на
высоте до двух тысяч двухсот футов.
От Кропоткина не отставал и Поляков. Он собрал и описал
таежный птичий мир и составил гербарий.
Кропоткин вместе со своим младшим другом измеряли
температуру воздуха, атмосферное давление, и в результате их месячных
метеорологических наблюдений стало впервые возможным
определить климат этих мест в летнее время.
Доверенный ленского товарищества Мельников и купец Чисто-
хин взяли на себя все хозяйственные заготовки. Экспедиция
снаряжалась не казной, а промышленниками. Они оказались более
щедрыми. Мельников и Чистохин заготовили для Кропоткина все, что
только он требовал.
Снаряжение на этот раз было, по словам Кропоткина,
«роскошным», невпример казенным командировкам и экспедициям. В
приисковых магазинах нашлось все необходимое.
Вот как эту «роскошь» описывает сам Кропоткин:
«Наше снаряжение было не только широкое, но даже богатое,
С нами не было взято, правда, абсолютно никакого лишнего
предмета роскоши, во многих отношениях мы даже стеснили себя до
последней крайности. Но зато ржаных сухарей, спирта и подков
у нас было вдоволь. Сухарей было столько, что их хватило бы на
три, в случае нужды — на три с половиной месяца; несмотря на
все подмочки (вьючные сумы были немного маловаты), мы могли
впоследствии, когда случалась нужда, не только полакомить, но
даже подкормить хлебом наших 50 вьючных лошадей. Двускатные
монгольские палатки оказались просторными и великолепными.
Бывало снизу насквозь промочит подстилку из лиственных или
кедровых ветвей и втрое сложенный войлок, а сверху едва-едва «бусит».
Пороху и свинцу имелось достаточно, чтобы расположить в свою
пользу целый десяток тунгусских 1 семей. Но все, что хоть сколько-