Путешествия по розовым облакам

Рунов Владимир Викторович

– Ой, да я так много чего об этом уже наговорил, – вяло махнул рукой. Почитайте где-нибудь.

Но книгу, что я принес с собой, подписал, даже испросив мое имя – «Владимиру Викторовичу с добрыми пожеланиями. Эльдар».

Я храню ее бережно, часто наугад открывая на разных страницах. Сейчас, когда отечественное кинопроизводство идет «своей дорогой», ужасно колдобистой и к тому же далеко в стороне от настоящего киноискусства, воспетого неповторимым Эльдаром, мы еще и еще раз ощущаем всю горечь его потери.

Хотя и признать надо, что «розовые облака», куда мощью своего неуемного таланта он поднимал всех нас, были всего лишь цветастым миражом, этаким «веселящим газом». Там, в Анапе,

уже немало поживший и еще больше переживший, к тому же не очень здоровый Эльдар Александрович Рязанов, я думаю, лучше всех понимал, что поставленная им в пору большущих надежд «Карнавальная ночь» уже никогда не повторится – ни на экране, ни тем более в жизни. Даже в Анапе, «царстве счастливого детства», куда мемориальные звезды прошлого охотно съезжались всякую осень. В сущности, чтобы в предпоследний, а часто даже в последний раз посмотреть друг на друга, вспомнить лучшее. С каждым следующим «Киношоком» их было все меньше и меньше, пока не исчезли вовсе, один за другим уйдя в вечность…

Вот эта печальная реальность для людей моего поколения была и остается непреходящим шоком, особенно, когда на Новый год снова и снова звучит и воскрешает навсегда канувшее простенькая, как зимняя поземка, песенка «Про пять минут». Ни Эльдару Рязанову, ни Люсе Гурченко, ни Игорю Ильинскому, ни Сергею Филиппову, ни десяткам других замечательных киноволшебников, воистину народных, замены нет. И не предвидится! Куда ни повернешься, везде мармеладный брюнет Данила и его многочисленные клоны, в окружении бритоголовых «быков», свободно разгрызающих засолидоленные амбарные замки. К тому же поголовно вооруженные общенародным пистолетом Макарова, основным предметом, поддерживающим драматургическое развитие киносюжетов, которые нынче называются полупонятным английским словом «экшен».

Вместе с ним, то есть экшеном (что в переводе означает «действие»), цугом идут еще менее понятные «шутеры», «файтинги», «платформеры» и примкнувшие к ним «квесты» – наше сегодняшнее киновсе. Это и переуродовало замечательное, доброе и сердечное отечественное кино в бесконечный заокеанский боевик. На их языке все это называется «аркадные игры». А если нашими словами, то нарочито примитивный игровой процесс с большим количеством трупов. Вот и играем, как с огнем. А раз на экране, то в жизни тоже…

Эх, хороша была дорога!

Существует довольно распространенное заблуждение, что во времена социализма, особенно развитого, самые непотребные разговоры советские люди вели на домашних кухнях. Это не так! Точнее, не совсем так…

Самые откровенные, аполитичные диалоги (да и монологи тоже) звучали в гаражах, то есть в гаражно-строительных кооперативах, как правило, находящихся где-нибудь на городском отшибе. В семидесятые годы ГСК постепенно стали превращаться в некие стихийные мужские сообщества, стремившиеся обрести личную свободу от нудного семейного быта, со стареющими женами, вечно живыми тещами, проблемными детьми и неукротимыми домашними заботами, где мужик всегда неправ, поскольку все делает ни так и ни эдак.

И тогда, как стареющий лев, он уходил из прайда в свое собственное логово, где под видом заботы о породненном навеки «Москвиче» (чуть позже «Жигулями») начинал обустраивать новую жизнь, вольную и свободную от всякого диктата, в том числе и власти.

Особенно в теплые сезоны, когда с устатку, никого не спрашивая, можно завалиться на любимый обмятый топчан, да среди расставленного, развешенного, разложенного и любовно подобранного инструмента, который кто ни попадя не лапает. Вдыхать запах сладко пахнущих канистр, особенно когда смотришь по мутноглазому телевизору ту передачу, что нравится (а не про огородные заботы или тележурнал

«Здоровье», любимое занятие тещи, гори она ясным сном!). А по вечерам неторопливо общаться с дружбанами и не слышать понуканий, воплощенных в бессмертном фильме «Покровские ворота» в образе неугомонной Маргариты Павловны: «Савва Игнатьевич, не пора ли, милый друг, в магазин? – или того хуже, – Савва, ты не забыл, сегодня Орловичи должны придти?..» – и прочее в том же духе.

Волком завоешь! Здесь же в гаражной укромности так славно, а главное, покойно! Вечерком, под конец дня, наполненного смыслом, на картонных ящиках из-под хозяйственного мыла, заботливо накрытых свежей газеткой, непременно товарищеское застолье. Огурчики собственного засола, колбаска ветчино-рубленная по рубль девяносто, свеженькая из соседнего гастронома. Булочки городские (по постановлению парторганов почему-то переименованные из «французских», видать, что-то тогда с Францией не поделили), заботливо поломанные на хрустящие кусочки. Здесь же пельмешки горяченькие, только-только с керогаза, в кастрюльке дюралевой мятой. Хоть и фабричные, но со знаком качества (без всяких нынешних дураков и обманок) приготовления Краснодарского мясокомбината. Лучок-чесночок огородные, селедочка бочковая по сорок семь копеек за кило, да под разварную молодую картошечку, посыпанную свежим укропчиком.

Ко всему этому великолепию обязательно пара трехлитровых «стекляшечек» свежего пивка, за которым гоняли аж на Седина, в ларек городского пивзавода. Ну и конечно, по «маленькой», чаще кустарного изготовления. По этой части в подворьях, что обычно окружали городские ГСК, без труда можно было сыскать старушек-мастериц, что из дворовой дармовой алычи добывали сорокапятиградусный напиток такой прозрачности и аромата, что после первой душа начинала петь, а после третьей язык молол черти что. Ну, конечно, и про состояние общества. Все больше в плане дискуссий с телевизором, где в одной единой программе показывали «все о Брежневе и немного о погоде». А «гадостей» набирались из «Голоса Америки», что тайно гундел из-под слесарного верстака, заваленного всяким ненужным хламом.

А вы говорите – на кухне! В гаражах, бывало, звучали такие определения и выводы, что мороз по коже. Причем вся полемика, включая и опасную, велась с применением забористой лексики, чрезвычайно выразительной, поскольку компании были исключительно мужские, и, если кого или что-то не принимали, то в выражениях обычно не стеснялись.

Как ни странно, но дальше этих территорий из сказанного ничего не уходило. Да и время было уже шибко «разговорное». Хрущев-то народ подраспустил, а Брежнев и сам анекдоты про себя любил слушать. И хотя кто такие «диссиденты» публика не шибко ведала, но ни Пастернака, ни Солженицына, которых в газетах полоскали регулярно, тоже не жалели, называя всякими предпоследними словами. Хотя, кто это такие, тоже мало знали. Считалось, что «казачки» засланные. Причем, оттуда…

Народ-то был простой, с мазутными руками, и не потому, что с любовью копался в моторах стареньких авто, заработанных неустанным трудом. Большинство из нашего гаражного кооператива с молодости лопатились рядом, за старым кирпичным забором, где отравлял атмосферу ветшавший на глазах «Саломас», старейшее предприятие города, официально именуемое как Краснодарский масложиркомбинат имени Валериана Владимировича Куйбышева, что умер еще перед войной якобы от переутомления. Хотя, если судить по воспоминаниям современников, пьяница был еще тот! Правда, всех его близких Сталин вскоре репрессировал, а младшего брата, героя Гражданской войны, награжденного аж четырьмя орденами Красного знамени и проявившего неслыханную дерзость во время первого же допроса, застрелил сам Берия.