Путешествия по розовым облакам
Шрифт:
– Да! – еще больше смутился Славик.
– И шо, работает?
– А куда он денется…
– Так то ж «Саратов», ему как минимум вольт двести нужно, – изумился Майстренко, которого, честно говоря, удивить чем-то было очень трудно.
Славик торопливо, словно извиняясь, стал объяснять:
– Это мамин, давнишний. Ее еще в ученической бригаде за колоски премировали. Больше всех в районе собрала. В «Пионерской правде» писали… Нутро, конечно, перепаял, релюшку новую добыл, насосик от списанного «Газона» приспособил… Работает, как вол на пахоте, ниче не просит… Шумноват, правда… Я, товарищ начальник, – осмелел Славик, – еще на краевом
– И кого ж ты в нем высиживал? – хохотнул Майстренко.
– Гусят… Индюшат младенческих в юннатском кружке согревали, они ведь хилыми рождаются. Жалко, единственный знатный холодильник был на весь район и тот спалили. Маму тогда по болезни из огородной бригады перевели на легкий труд, посудомойкой в райкомовскую столовую. Так вот, однажды там не то что-то коротнуло, не то напряжение прыгнуло, но задымил их «ЗиЛ», как крейсер «Варяг». Паника на весь райком. Словом, от греха подальше, решили его в металлолом снести, а мама возьми да и скажи зав. производством: «Вы лучше его моему Славке отдайте, он к чему-нибудь приспособит». Вот я и приспособил! – Славик рассмеялся так искренне, что суровый «Дед» (так вся округа заглазно звала Майстренко) уже и не скрывал ласкового любопытства, оглядывая мощную фигуру такого непривычного шофера, а потом сказал:
– Ну-ка, давай глянем, что ты в своем «Саратове» держишь?
– Да мелочь всякую! Водичку горячеключевскую. Очень люблю, особенно когда жарко. Квас домашний, яички вкрутую. На обед беру кусочек сала с горчичкой домашней. Тоже очень нравится, ежели с черным хлебушком. Ну и молочко коровье обязательно, поскольку на нем вырос…
Майстренко потянулся за сиденье, осторожно открыл дверцу «Саратова», осмотрел нутро, искрящееся холодным блеском, а затем, достав пакет фабричного молока, задумчиво взвесил его на ладони.
– Ты вот что! – не поворачивая головы сказал помощнику, шустрому нагловатому мужичку с вечной папкой под мышкой. – С сегодняшнего дня этому бойцу два горячих обеда, молоко парное прямо в энтот холодильник и пол-литра кумыса на ужин. Ужин, само собой, от моего имени, – и засмеялся, – в расчете на его два метра.
– У меня метр девяносто три, товарищ начальник! – деликатно поправил Славик.
– Любо, казак! – похлопал «Дед» Славку по плечу. Все знали, что у легендарного Майстренко это высшая степень похвалы. Что-то вроде карт-бланш на все времена. Он в людях, особенно хороших, как правило, не ошибался. И это тоже знали все…
– Славик япошек возил недели две, а может три, – рассказывал впоследствии Егорыч. – Словом, весь срок, что они работали в совхозе. Жара несусветная, на солнце, бывало, до сорока пяти подскакивало. А они с раннего утра в пиджачках отутюженных, рубашечки белые, при галстучках, штиблеты лаковые. Будто не на чеки рисовые, а во дворец культуры собрались. Оказались толковые ребята, большие доки в своем деле.
Тогда, после ввода на полную катушку Краснодарского водохранилища, все будто помешались на миллионе тонн риса. Медунов клятвенно пообещал Брежневу – в доску расшибусь, но миллион дам! Дали – не дали, но старались дюже. Хотя при уборке потери оказались большущие. В Сибири, на Красноярском заводе сельхозмашин в ту пору приспособили под рис обычные зерноуборочные комбайны, поставив их на гусеницы. Смотреть страшно! Груда грохочущего железа, как танк «КВ» тяжеленный, весь в солярочном дыму, потери огромные. Хоть с метлой и совком следом иди!
Вот Майстренко и пригласил японцев, имевших на этот счет большой опыт. Где-то прочитал, что у них средняя урожайность зашкаливает за 60 центнеров с гектара, при наших сорока и потерях выше крыши. Он и озаботился японским комбайном: экономичный, производительный, но по сравнению с нашим небольшой, прямо миниатюрный, к тому же на резиновых гусеницах, как в галошах. Там ведь чеки в ладошку, а у нас от края до края полкилометра. Но у японцев рекорд урожайности до полтораста центнеров с гектара, а у нас если шестьдесят наберешь, сразу на грудь орден. Все остальное зерно обратно в чек и воронам. Майстренко, конечно, этим был озабочен сильно, считая, что будь совершенней комбайн, можно и у нас брать за сотню…
Из того, чему Егорыч стал живым свидетелем, он тогда выделил главное. Прежде всего то, что Славик своих японцев возлюбил, как детей малых. Чуть ли ни на руках носил. Да и они в нем души не чаяли, только и слышно: «Слава-сан, Слава-сан»…
– Один по-русски, – продолжал мой собеседник, – немного кумекал, так он рассказывал, что Славка быстрее всех разобрался с японской «машинкой» и даже подсказал, как получше защитить от пыли передаточные механизмы. У нас чеки огромные, пылища столбом, но японцы своим шофером восторгались и были убеждены, что автобус, на котором он их возил, «Славик-сан» сделал сам. «Дед» опровергать не стал, посчитав, что догматичный японский ум сроду бы не понял, что автобусы в СССР делают в том числе и в системе Министерства культуры, где они от самодельных мало чем отличаются.
После той командировки в жизни Егорыча тоже произошли изменения – он перешел на работу во ВНИИ риса. Как часто бывает, помог случай. Однажды на полевой машинный двор заруливает белая, вся в никеле, фасонистая «Волга-24». За рулем моложавый подтянутый мужчина, явно не колхозного вида. Правда, дорогой кремовый костюм оттеняет сильно загорелое лицо, прикрытое темными заграничными очками.
– Хлопцы! – подходит к механизаторам с радушной улыбкой, – че-то машинка дергается, не посмотрите?..
Хлопцы сразу «кажут» на Егорыча, который перед выходом в поле тестировал комбайновые бункеры, чтобы (Боже упаси!) не было утечек зерна.
– Вон у нас дока. Егорыч! – зовут его, – иди, помоги человеку…
Тот подошел, попросил завести мотор. Все как в культовом рязановском фильме «Берегись автомобиля»: «Посмотрим, пощупаем, понюхаем». Через полминуты диагноз поставлен:
– У Вас, уважаемый, скорее всего карбюратор засорился. Откройте капот…
А еще через десяток минут машина послушно завелась и работала ровно и тихо, без всяких сбоев и дерганий.
– Надо бы еще воздушный фильтр поменять, – посоветовал Егорыч «франту» (так он окрестил про себя водителя «Волги»). Тут на дорогах очень высокая запыленность, особенно летом, поэтому карбюратор не справляется.
– Сколько я Вам должен? – спросил благодарный «франт», пытаясь вынуть кошелек.
– Да что Вы! – искренне удивился Егорыч. – Бог с Вами, какие деньги? Езжайте спокойно, и вообще, не стоит благодарности.
– Как вас зовут? – вдруг спросил «франт».
– Иннокентий Егорович, фамилия Батура, механик бригадного гаража. Прикомандирован на время жатвы из Усть-Лабинского района, – решил вот так развернуто представиться бывший танкист Кантимировской дивизии. Когда снимал майку, то блистал «тридцатьчетверкой», вытатуированной в полгруди.