Путешествия в Мустанг и Бутан
Шрифт:
Три часа мы шли вдоль реки по откосу, потом осторожно спустились, чтобы пересечь её в месте слияния с другим потоком. На противоположной стороне была тень, стеной поднимался тропический лес и виднелись террасы полей, засеянные злаками.
Но когда мы перешли по деревянному мостику, пейзаж разом изменился. Дорога к Чёрным горам, представлявшая до этого тропу примерно в метр шириной, сузилась настолько, что едва различалась на глинистой почве. Приходилось двигаться бочком, прижимаясь к склону горы. Вангду объявил, что мулы слишком нагружены, и каждые 50 метров останавливал их для отдыха. По лицу у меня струился пот, очень хотелось сесть на мула, но Вангду отрезал: об этом не может быть и речи, слишком крутой подъём. Мы ползли как улитки по самому солнцепёку.
Ненавижу такую ходьбу. Она утомляет гораздо больше, чем ритмичный подъём, а до перевала ещё очень далеко. Остановились, тяжело дыша, в тени одинокой сосенки, развьючили мулов и пустили их на травку.
Снизу нас нагнали ещё два путника и, шумно отдуваясь, расположились по соседству. Они с любопытством оглядели моё европейское платье и осведомились, не индиец ли я. Тенсинг объяснил, что я с «Дальнего Запада», «самый учёный человек в мире». Попутчики широко раскрыли глаза. Тенсинг упрямо гнул свою линию:
— Да-да, он знает всё обо всём.
Я смущённо улыбнулся. Мне действительно страшно хотелось всё знать, прежде всего — когда мы перевалим через Чёрные горы, двигаясь в таком темпе.
Чуть позже, уже поднимаясь, я услыхал, как Тенсинг рассказывал Вангду о моей гениальности: мне-де известна вся история Бутана и все здешние обычаи. Старик недоверчиво хмыкал. Это просто бесчеловечно, ответил он, заставлять человека в его возрасте карабкаться на такие кручи.
— Ox aпa (совершенно верно), — поддакивал безотказный Тенсинг.
Всё же мы не удержались, чтобы не подразнить проводника.
— Тебе, конечно, тяжело идти, — начал Тенсинг, — но каково мулам! Они ведь раза в два старше тебя, — и он шлёпнул по крупу самого медлительного.
Старик впервые за всё время улыбнулся. Разговорившись, он поведал о своих дальних вояжах. Родом он из-под Тонгсы, куда мы как раз держим путь; шесть раз ему пришлось ходить в Лхасу. Он возил туда рис — раньше это была основная статья бутанского экспорта. Вот, кстати, почему Вангду так хорошо говорил по-тибетски. Господствующий диалект в Тхимпху, Паро и в верховьях долины Мачу — дзонгкха. Иными словами, «язык крепостей», на котором говорят образованная знать и чиновники. Дзонгкха очень похож на тибетский. Но в долине Тонгсы, равно как и во всём внутреннем Бутане, распространён другой диалект.
Было уже четыре часа дня, когда склон стал чуть положе. Тоненькой змейкой по дну долины текла река, а далеко на юге белым пятнышком выделялся дзонг, в котором мы провели ночь. Среди полей там и тут были разбросаны домишки, но и они исчезли, когда мы ступили на гребень хребта.
Против всякого ожидания в небольшой ложбинке мы увидели маленькое озеро в окружении великолепных сосен. Озеро выглядело настолько сказочным, что я не стал возражать, когда Вангду объявил, что здесь мы заночуем.
После полуденной жары и крутизны царственные сосны и шёлковый травяной ковёр, устланный сосновыми иглами, под густой тенью напоминали райские кущи. Это место называется Самтенгаг; как мне сказали, здесь король обычно останавливался по пути к Тонгсе. Какое счастье, что дневной марш закончен! Впереди ещё бесконечное множество часов, когда придётся вот так шагать вверх и вверх…
Вангду добавил, что дальше целые сутки не будет источника. Конечно, раз сам король ночует здесь, место вполне подходит и для меня, «самого умного человека в мире»! Старик улыбнулся шутке. В лесу он показал, где разбивают шатёр для его величества. Место представляло выровненную площадку, разделённую на три тенистые платформы, по краю которых окрестные жители насадили дикие ирисы. Между деревьями возвышались обломки скал, поросшие мхом; всё вместе напоминало японский сад. Чуть поодаль проглядывали цветы лотоса. Поистине волшебный уголок!
Лес был священный. Мне не раз уже показывали подобные леса. Старик пояснил, что в них живут «лу» — божества земли, а один особый «лу» проживает на деревьях. В стороне от королевского лагеря, среди камней, в нескольких футах над землёй был вход в пещеру. Его украшали молитвенные флаги. Здесь, с почтением возгласил проводник, живёт очень важный «лу».
Это была моя первая встреча в Бутане со странными божествами, не принадлежащими ни к буддийскому, ни к индуистскому пантеону. Они сохранились от древней религии бон, которая, как я вскоре убедился, имеет ещё немало приверженцев в Бутане.
Я хотел было разбить палатку на берегу озера, но Вангду категорически воспротивился. Во-первых, у него самого нет палатки, а потом, я, как важная персона, обязан ночевать в школе.
— В школе? — переспросил я.
— Да, в школе. Она здесь.
И он повёл меня по скользкой тропинке между скалистыми выступами. Передо мной открылась ещё одна тёмно-зелёная ложбина, где стояли дома, а поодаль высились два белых монастыря.
— Вот она, школа.
Он указал на большой бутанский дом прямо под нами — новое двухэтажное деревянное здание с маленькими готическими окнами по фасаду и тюдоровской надстройкой посредине.
— Пять лет назад Джигме Дорджи приказал открыть в провинции более сотни подобных школ, — рассказал мне молодой «лопда дакпо» (школьный учитель).
История создания этих школ очень интересна. Поначалу король отобрал по всей стране способных детей и отослал их в Калимпонг учиться английскому. Затем королевским эдиктом было велено построить повсюду, включая самые отдалённые районы страны, школьные здания.
Внешне всё выглядело просто, однако я помнил, что в Непале, несмотря на значительную помощь и давнее распространение английского, в затерянных уголках Гималаев не удалось создать ничего подобного.
— Многие дети живут очень далеко отсюда, — продолжал учитель. — Поэтому они остаются в интернате и сами себе готовят. Король выделяет школе рис.
Он ввёл меня в один класс — совершенно пустое помещение с гладким деревянным полом, на котором сидела стайка ребятишек в чёрных кхо; они дружно приветствовали меня по-английски.
— Здесь они учатся дзонгкха и английскому. Учебников не хватает, но сейчас в Тхимпху готовятся к их изданию, — рассказывал наставник.
В следующем классе дети читали что-то нараспев. Письменного бутанского языка не существует. Монахи и правительство пользуются тибетским. Но как раз сейчас несколько учёных-лингвистов вырабатывали бутанскую грамоту, используя тибетский алфавит и упрощая орфографию, которая в литературном тибетском невероятно сложна.