Путешествия во время пандемии
Шрифт:
Алекс у тяги, в одной руке длинная пипетка, в другой — колба с темной жидкостью. Тяга из пятидесятых годов, деревянная, белый кафель на дне, краны с водой и сжатым воздухом. На полке колбы, банки с порошками. В алюминиевой кастрюльке что-то греется, в ней термометр, укрепленный на штативе. Алекс в белом халате, сосредоточен, на меня не обратил внимания.
— Да здравствует волшебница химия и ее король!
— И тебе процветать! Чай будешь?
В лаборатории чай — это святое. Его пьют пять раз в день. Заваривают в специальной колбе, рецепты у всех свои. Чем крепче, тем полезнее для науки.
— Ты, похоже, один в корпусе работаешь?
— Понятия не имею. Я никуда не хожу.
— Помощники есть?
— Аспирант. Я ему доплачиваю.
— Из своих?
— Из каких же еще. Я из Америки что-то привез.
— А что в Америке было не так?
— На фирме науки почти не было. Была гонка за патентами и хорошая зарплата. А у меня есть мечта. Как у Мартина Лютера Кинга. У тебя есть мечта?
— Есть, но здесь, среди колб и пробирок я ее озвучивать не буду.
— А мою мечту можно везде озвучивать. Пойдем пообедаем, раз уж я работать не смогу. Тут грузинский ресторан рядом. Неплохой.
В ресторане кроме нас сидели двое мужчин и громко обсуждали поставки и предоплату. Мы сели за столик у окна, чтобы смотреть на прохожих. Прохожих не было, мы стали смотреть по сторонам. На деревянных стенах грузинская чеканка, темные бутылки, сухие ветки.
— Харчо, шашлык, пиво… И много хлеба.
Официантка кивнула, черкнула в блокноте, ушла.
— И что за мечта?
— Новый катализатор. Тебе это интересно?
— Да.
Рассказывает о катализаторе. Глаза заблестели, пальцы чертят в воздухе формулы и перспективы. Перспективы заманчивые — революция в производстве удобрений и не только. Закроются многие шахты на Кольском.
— С тебя нужно пылинки сдувать и бесплатно кормить четыре раза в день.
— С этим я и сам справлюсь. Хотелось бы, чтобы Еbay быстрее работал. Когда я на фирме работал, то вечером закажешь реактив, утром он уже на столе.
— Покупаешь реактивы на свои деньги?
— Ну да, так проще и быстрее. Если через отдел снабжения, то они отсылают заявку, где-то наверху ждут, пока накопится много подобных, чтобы купить большую партию — так дешевле. А мне нужно всего десять миллиграммов. Я не могу ждать месяц.
— А приборы?
— Что-то покупаю на свои, что-то ремонтирую, иногда использую чужие — за это включаю хозяев в соавторы статей. Так всегда было, ты же помнишь.
— Слышал, ты докторскую защитил.
— Было дело. Но это никому не надо. Правильно говорят, что звания, медали, грамоты — это похоронные принадлежности.
— Завтра суббота, поедем в Новую Третьяковку? Там выставка интересная.
— Я хотел бы поработать. Новые идеи появились.
— А в воскресенье?
— Тоже. Ты уж прости. Жизнь коротка, здоровье так себе, планов много. Хочу успеть.
— Я написал книгу о нашей жизни в институте…
— Я не буду ее читать. Это интересно, но у меня нет времени. Подари моей жене, она прочитает, за ужином мне перескажет.
— А как жена реагирует на твою работу?
— Нормально реагирует. Вот только летом приходит на дачу ее отвозить.
— Ты сейчас на машине?
— Зачем? В метро я могу думать, читать статьи.
Звонок. Алекс достает старый кнопочный телефон. Отвечает, что скоро будет.
— Ну и телефон у тебя.
— Мне хватает. Заряд держит, звук хороший. А в наворотах смартфонов я разбираться не хочу.
— Странно. Ты на переднем крае, почти человек будущего…
— Нет, я из двадцатого века и там останусь. Мне в двадцатом веке нравится, жаль, что почти все оттуда ушли. Видел пустые коридоры? Те, кто там ходили, ушли в двадцать первый век.
На улице жмем друг другу руки.
— Значит побежал дальше, вприпрыжку за новым веком?
— Да, вприпрыжку, если машина сломается.
— Ну, удачи тебе. Передавай привет попутчикам.
— Ты даже не спросил, как я.
— Вижу, что в шоколаде. И телефон, наверное, самый последний. Яблоко, небось? Ты там во всем разобрался?
— Во всем.
— Значит, нет у тебя правильной мечты, если голову занимает такая ерунда. Ладно, не обижайся. Это любя, ты же меня знаешь.
— Знаю.
Я пошел к метро. Вдогонку за двадцать первым веком. Весь в шоколаде и с новым телефоном в кармане.
— Это какой-то экстремальный случай. В двадцатом веке не только так работали, но успевали и книги читать, и на выставки.
— Не успевали, если так работали.
— Ладно, что-то понятно стало. А что насчет тех, кто из будущего?
— Вот тут я не знаю. Спор ведется, кто победит — технократы или гуманитарии?
— Технократы — это понятно. А при чем тут гуманитарии? Физики в свое время победили лириков. Так и сейчас будет.
— Не факт. Слишком много техники, слишком много информации. Наши мозги не изменились за последние тысячи лет, мы просто физически не готовы к такой жизни. Скачем по верхам, нет времени остановиться, сосредоточиться, подумать. Знания на уровне Википедии, литература на уровне краткого содержания и цитат.
— И что гуманитарии, спасут?
— Должен же кто-то сказать, что мы идем слишком быстро, что надо притормозить и насладиться жизнью, а не новыми гаджетами. У меня такое чувство, что нам не обойтись без новых писателей и поэтов — одних их последних романтиков нашего века. Их работа не приносит денег, мысли ничем не стеснены, можно перенестись в любое время, куда заведет фантазия. Они бродят среди нас, немного сумасшедшие, живущие в параллельных мирах. Даже когда они сидят за компьютерами, перед их глазами чистый лист бумаги, чернильница и перо, выводящее «однажды весною, в час небывало жаркого заката…»