Путевые записки эстет-энтомолога
Шрифт:
Когда диафрагма люка с треском распахнулась, Мальконенн с излишней поспешностью устремился ко мне, протягивая руку и сконфуженно отводя глаза в сторону.
— Здравствуйте, Бугой! — наигранно весело воскликнул он. — Надеюсь…
Он мазнул по мне взглядом и осекся. Лицо изумленно вытянулось, протянутая рука застыла в воздухе.
— Вы… Вам нехорошо?
Его реакция была предсказуема. Я видел себя в зеркале — безобразный горб на спине, лицо отекшее, бледно-желтушное, черные круги под глазами. И таким мне предстояло быть полтора месяца.
Дикий
— А как себя чувствуете вы? — спросил я, пожимая повисшую в воздухе руку Мальконенна. — Похмелиться не хочется?
Мальконенн сник, попытался выдернуть руку, но я держал ее крепко.
— Что вы, право… — смущенно пробормотал он. — Ничего страшного в конце концов не случилось…
— Случится, — мрачно пообещал я. — Еще одна подобная выходка с вашей стороны, и наши договорные отношения будут разорваны. С уплатой вами всех обусловленных договором компенсаций. Если потребуется, то и через суд.
При упоминании о суде Мальконенна передернуло. Больше всего он боялся огласки. Для моей репутации суд тоже был ни к чему, но крелофонист прекрасно осознавал, что это отнюдь не поставит крест на моей карьере. Слишком я независим в своей области, чтобы превратиться в изгоя. Для него же огласка означала бы полный крах.
— Зачем же так сразу — суд… — забормотал он. — Даю слово, что, пока вы будете на Раймонде, я ни грамма в рот не возьму и носа с виллы не высуну до вашего возвращения.
Он попытался заглянуть мне в глаза, но тут же отвел взгляд. Нехороший у него был взгляд, неискренний, но я ему поверил. У чересчур эмоциональных натур внешняя реакция редко совпадает со словами.
— И все это время не будете отвечать ни на чьи звонки, кроме моих, — сказал я.
— И все это время не буду отвечать ни на чьи звонки, кроме ваших, — эхом откликнулся Мальконенн.
— Даже если продюсер предложит вам сверхзаманчивые гастроли.
Это был удар ниже пояса. Третьеразрядному крелофонисту никто не предложил бы и низкосортного турне.
— Даже… — по инерции продолжил Мальконенн, но тут до него дошел иезуитский смысл моих слов, горло у него перехватило, он напрягся, медленно поднял голову.
— Обещаю, — процедил он, с ненавистью глядя сквозь меня, — что все это время проведу как отшельник и не поддамся ни на какие соблазны.
Получилось излишне патетично, но, учитывая его богатый сценический опыт, наложение театральных штампов на обещание не следовало принимать за ерничанье.
— Договорились, — ровным голосом произнес я и наконец-то отпустил его руку. — Помогите перенести багаж на причал — мне после операций нельзя поднимать тяжести.
Мальконенн нырнул в люк яхты и один за другим вынес на причал три объемистых баула. Последний, наиболее тяжелый, он не смог поднять и волоком протащил по настилу.
— Оставьте тут, — распорядился я. — Незачем переносить в дом, а затем обратно. Когда, кстати, прибудет катер с экспертами?
— Через полтора часа, — отдуваясь, выдохнул Мальконенн. — Что у вас в баулах?
— Снаряжение.
— Да? И для…
— Меньше будете знать, крепче будете спать! — оборвал я его на полуслове. — Кстати, снаряжение сделано по спецзаказу, и расходы превысили первоначальную смету.
— Я доплачу, — быстро согласился Мальконенн, чем приятно удивил меня. Когда мы расставались неделю назад, я посчитал его за скареда. Оказывается, не все так просто — дурман наркотиков и спиртного вызвал у крелофониста манию меркантильности, у иных буйство. Трезвый Мальконенн нравился мне больше.
— Идемте, — смягчил я тон. — Не торчать же нам на причале в ожидании экспертов полтора часа. К тому же экспертизу экспонатов положено проводить в здании.
В котловине был поддень. Искусственное солнце стояло в зените, перегретый песок источал жар, и рассеянная тень от куцых крон корабельных сосен не спасала от зноя. Пока мы шли по тропинке до коттеджа, я изошел потом. После недели пребывания в статичных условиях госпиталя пять минут на жаре на фоне общей послеоперационной слабости вызвали дурноту, и мне было не до красот долины. Поэтому, как только мы оказались в прохладе комнат, я упал на диванчик в первом же зале, достал баллончик с аэрозолем и, расстегнув ворот, брызнул за шиворот хорошую порцию двухпроцентного формальдегида. Жабры обожгло, меня передернуло, а затем по телу начала разливаться блаженная истома. Главное, не переусердствовать с формальдегидом: то, что для жабр — основа жизнедеятельности, для человеческого организма — яд.
Мальконенн наблюдал за моими действиями со странным выражением брезгливости и одновременно сочувствия на лице.
— Еще не адаптировался, — кисло усмехнулся я. — С вашего позволения я прилягу?
— Да-да, — спохватившись, озабоченно засуетился он. — Укладывайтесь… Подушку дать?
Я слабо отмахнулся, осторожно лег боком на диванчик, вытянулся и пододвинул под голову съемный надувной подлокотник. Как минимум месяца полтора спать и отдыхать, лежа на спине, мне заказано.
Мальконенн бесцельно прошелся по залу, остановился и нерешительно посмотрел на меня.
— Что? — спросил я, преодолевая слабость.
— Вы говорили о счетах… Перерасход за спецснаряжение…
Я тяжело вздохнул. Начинается! Неужели передумал оплачивать? Недавнее приятное удивление по поводу готовности крелофониста все оплатить сменилось досадой.
— Нет-нет, — понял меня без слов Мальконенн. — Не в том смысле… Мне нужны счета, чтобы перечислить деньги…
— Придут электронной почтой, — пробормотал я, прикрывая веки. После аэрозольного шока меня охватила сонливость. — Если уже не пришли…