Пути непроглядные
Шрифт:
– Я надеялся, ты больше не будешь нас преследовать. Надеялся, что не придется с тобой драться, после всего. Почему ты такой упрямый?
– Нет, Гвейр! Ты не понял! Я ехал за вами, потому что… я должен был сказать…
Игре сидела корточках перед костром и неотрывно глядела в огонь. Молчала, и из-за упавших волос невозможно было разглядеть ее лицо.
– Что ты должен был сказать, Рольван? – спросил Гвейр.
Он повторял это мысленно всю дорогу, но сейчас едва сумел выговорить. Слова прозвучали незнакомо, как будто на чужом языке:
– Простите меня.
Игре коротко рассмеялась.
– Я пойду в лес. Когда вернусь, пусть его здесь не будет.
– Иди, – согласился Гвейр. – Только будь осторожнее.
– Там безопасно.
Она исчезла в кустах с той стороны, где остались лошади дружинников. Мужчины посмотрели ей вслед. Потом переглянулись.
– Ты ее слышал, – сказал Гвейр.
– Почему ты не хочешь мне поверить? Я сожалею, Гвейр, я…
– Я понял тебя, Рольван. Поэтому и предлагаю тебе уйти с миром.
– Мы договорились, что я пойду с вами. Что буду защищать ее вместе с тобой!
– Ты уже показал, на что способен. Благодарю, но без такой защиты мы обойдемся.
– Это не повторится, Гвейр! Дай мне шанс, прошу тебя!
Гвейр вздохнул.
– Даже если бы я согласился, Игре второй раз на это не пойдет. А я не стану снова ее убеждать, ведь в прошлый раз она оказалась права насчет тебя. Нет, Рольван, ничего не выйдет. Возвращайся домой.
– Куда мне возвращаться? – вырвалось у него с отчаянием. – Пожалуйста, Гвейр, ну… Ну, позволь, я сам с ней поговорю!
– Ты? – теперь Гвейр удивился по-настоящему. – Клянусь псом Каллаха, да что с тобой такое стряслось?!
– Не знаю, – выдохнул он. – Не знаю! Разреши с ней поговорить. Я не стану на нее нападать, клянусь! Хоть в этом ты мне веришь?
Гвейр задумчиво вглядывался ему в лицо.
– Верю, – признал он. – Хорошо, иди. Может быть, она тебя убьет.
– Пусть, – сказал Рольван и поспешил в лес прежде, чем Гвейр успел передумать.
Он так и не поднял с земли своего меча.
Он нашел ее там, где и ожидал – возле оставленных дружинниками лошадей. Животные тянули к ней длинные морды, наперебой выпрашивая ласку. Рольван вспомнил, как те же самые лошади в ужасе пятились от своих собственных отмеченных призраками хозяев, и подумал, что людям не мешало бы поучиться у них понятливости. Золотисто-розовые рассветные лучи пронизывали лес, обтекали силуэты деревьев и яркими бликами падали на лицо и волосы Игре. Она услышала шаги и обернулась. Нахмурилась.
– Игре, – сказал Рольван.
Он был прав, до сих пор избегая произносить вслух ее имя. Оно раскаленной иглой вонзилось ему в язык и в горло. Дыхание перехватило. Увлекся ли он этой женщиной? Бедный хитроумный отец-настоятель Одо! Ты даже представления не имел, о чем говоришь!
– Игре, – повторил Рольван, потому что она молчала. – Я не буду тебе докучать, только выслушай. Я ужасно глупо поступил, когда пошел к настоятелю, я сожалею. И обо всем, что было раньше… Я знаю, ты меня ненавидишь. Но если тебе… вам с Гвейром угрожает опасность там, куда вы идете, если я могу быть полезен, пожалуйста, разреши мне остаться. Я не могу искупить того, что случилось тогда в лесу, но, если позволишь снова тебя защищать…
Игре все молчала, и он добавил уже безнадежно:
– Клянусь, я бы не подвел вас на этот раз!
– Я хотела все забыть и больше никогда тебя не видеть, – сказала она.
– Я знаю, Игре. Я это знаю!
Гнедая кобыла фыркнула и опустила голову ей на плечо. Игре не глядя погладила ее. Рольван ждал, уже не надеясь.
– Надо забрать их припасы, а лошадей расседлать и отпустить, – сказала Игре. – Они найдут дорогу домой.
Рольван быстро ответил, молясь, чтобы не ошибиться:
– Я этим займусь.
Глава десятая,
далеко не последняя
Но усталость одолела его и он, забыв предупреждение, заснул возле камней. А ночь та была Началом Лета, когда рвутся покровы и раскрываются Врата между этим миром и миром иным, где обитают чуждые создания. Когда он открыл глаза, увидел открытые Врата и проходящих через них ужасных существ. То были злобные карлики с глазами, светящимися, будто луны и уродливые великаны со звериными головами на плечах.
Сила и власть правят народами, богатство и зависть поднимают одного над другим, ревность и вражда губят великое множество и смерть одолевает сильнейших, но любовь сильнее их всех. Нет пламени жарче, чем ее пламя и силы, способной заставить ее погаснуть.
– Все дороги в округе перепутались, Мы тоже заблудились, но теперь Игре говорит, что знает, как пройти. Осталось немного, но…
Гвейр замолчал и вопросительно взглянул на сестру.
– Там нас ждут, – сказала она. – Они ищут меня каждую ночь. Я отвожу им глаза, пока мы еще далеко, но скоро уже не смогу. Их слишком много для меня одной, открытые Врата делают их еще сильнее, а я еще только учусь владеть своей силой. Единственная надежда – закрыть Врата до заката, пока призраки не вернулись. Их слуги не пропустят нас просто так, поэтому…
– Придется драться, – заключил Гвейр. – И поэтому я рад, Рольван, что ты с нами.
Не ожидавший такого Рольван обрадовано поднял голову. Он все еще чувствовал себя очень неловко, изо всех сил старался этого не показать, но краснел всякий раз, как встречался взглядом с Игре. Прежде он насмехался и язвил, а она не оставалась в долгу, и так было проще для обоих. Признав свою вину и явившись просить прощения, он сам себя обезоружил и теперь сполна за это расплачивался.
В седельных мешках дружинников нашлось достаточно еды и фуража, чтобы не беспокоиться об этом хотя бы несколько дней. Рольван расседлал их лошадей, как велела Игре, и отпустил. Они уверенно побежали назад по тропе – может быть, колдовство Верховной дрейвки и впрямь вело их домой. Подумав, он еще вычистил Монаха, затем Ворона – коня Гвейра и Тику – ласковую лошадку Игре, осмотрел копыта, напоил и накормил всех троих. Отыскал ручей и наполнил свежей водой все фляги. Вернувшись, как раз размышлял, за каким бы еще полезным делом спрятать свое смущение, когда Гвейр позвал его обедать.