Пути Предназначения
Шрифт:
На душе было скверно. Произошло вчера что-то невыносимо гадкое, такое, о чём невозможно вспомнить без омерзения.
Цалерис тряхнул головой, прогоняя воспоминания. Нет, не сейчас. Может быть, обдумает их позже. А лучше — никогда. Слишком мерзко.
Поднялся, зашёл в туалет, ополоснул под краном лицо. Посмотрел в зеркало и плюнул на своё отражение. Удивился поступку и тут же плюнул снова — вчерашний день вспомнился во всех гнусных подробностях.
Цалерис сел на пол.
— Во имя пресвятого, Малг… Я сам не знаю, что на меня нашло. Малг, предвечным кругом тебе клянусь: никогда больше ни
Что именно «не» Цалерис говорить не стал. Побоялся озвучить догадку.
Домой вернулся бегом, а перед дверью замер, долгих две минуты не решался открыть замок.
В прихожей не было тапочек Малугира, а со стола в комнате исчезли нотные планшетки. В платяной шкаф Цалерис заглядывать не стал — и так всё понятно. Вместо этого позвонил вахтёру в варьете, где работал Малугир.
— Привет, Джеймс. Малг уже у вас?
— Так он ещё вчера уволился. А ты что, не знал? — удивился вахтёр.
— Он альбом с нотами забыл.
— Нет, пока не был, — сказал вахтёр. — Появится, передам, что ты просил поторопиться.
— Спасибо, — проговорил Цалерис, оборвал связь.
Бросил телефон на кушетку.
— И что теперь? — спросил он в пространство.
В Большом Кольце невозможно найти того, кто не желает быть найденным.
— Месяц нормальной жизни. Такой же, как у людей. Всего лишь месяц… Пресвятой Лаоран, почему ты сотворил меня таким дураком?!
Цалерис сел на кушетку.
— Ты не мог бросить меня совсем, Малг. Ты слишком добрый, чтобы оставить без присмотра пьяного недоумка. Так или иначе, ты дашь о себе знать. Ты скажешь, что я должен сделать для твоего прощения. А тем временем я найду такую работу, чтобы тебе не приходилось её стесняться.
С дежурств и служений Николай освободился только двадцать восьмого, к трём часам пополудни.
Авдей уже сутки сидит в одной камере с коллегианцами.
Строго говоря, это не камера, а одна из складских секций в подвале магазина, но какая разница…
Николай подошёл к камере. Из-за двери донёсся короткий болезненный вскрик. И ещё один.
— Открой! — велел Николай брату-охраннику.
Авдей ничком лежал на полу. Рубашки нет, штаны до половины задницы спущены. Двое коллегианцев, дюжие молодые берканы, держали его за плечи и за лодыжки. Третий, светловолосый человек средних лет, кулаками давил спину.
Ещё трое коллегианцев сидели у стены, смотрели на происходящее с немалым интересом.
— Тяните! — крикнул блондин берканам. Те потянули Авдея за ноги и за плечи, а третий резко и сильно даванул на крестец. Авдей коротко, стонуще вскрикнул.
— Всё-всё-всё, — похлопал его по бедру коллегианец. Он осторожно ощупал Авдею крестец, поясницу. — Всё хорошо.
— Ничего хорошего там нет, — буркнул Авдей. — Вы отличный костоправ, но править уже нечего. Полный абзац.
— Авдей, всё не так страшно…
— Я три года в погребальной часовне отработал. И прекрасно знаю, как выглядит здоровый позвоночник, и чем заканчиваются такие повреждения, как у меня. Полным параличом ног.
— Если будешь осторожен, то…
— Осторожность —
Авдей встал, застегнул штаны. Качнул поясницей.
— Не болит, — сказал с удивлением. И восхищённо посмотрел на коллегианца: — Вы замечательный костоправ! Настоящий целитель. Спасибо.
Николай отступил в коридор, жестом велел охраннику запереть дверь.
— Всё в порядке, брат, — сказал ему Николай. — Ты отлично выполнил служение. Я принимаю твой пост.
— Пост сдал, — обрадовался охранник. И насторожился: — Но ты ведь уже не ученик, а полноправный брат. С чего вдруг на пост при коллегианцах?
— С того, что там сидят не простые агенты.
— Ну да, — согласился охранник. — Так может, тебе подкрепление прислать?
— Я и есть подкрепление. Иди.
Охранник поклонился, ушёл.
Николай осторожно приоткрыл дверь, заглянул в камеру.
Авдея не видно, он сидит на матраце в углу. Зато его собеседник, среднерослый негр лет двадцати семи, ходит от двери к своему матрацу и обратно.
— В слове «предназначение» нет ничего оскорбительного! — сказал коллегианец. — Люди — часть мироздания, в структуре которого каждая, даже самая крохотная деталь существует не просто так, а с определённой целью.
— Деталь — это вещь, — отрезал Авдей. — Объект мёртвый и неодушевлённый. Вещь не способна оценивать происходящее с ней, не может отвечать на воздействие и воздействовать сама. Люди — объекты живые. А первый и главнейший признак живого объекта — это способность принимать решения. Самоопределяться. Поэтому никто и ничто не может предназначать людям кем и чем им быть в структуре мироздания, потому что люди сами создают структуру мироздания и сами решают, какое место в ней занять.
— Так решай и создавай! — разозлился коллегианец. — Сначала сидишь без дела, жуёшь сопли по своей никчёмности, а после возмущаешься, что тебя низводят до уровня вещи.
— У меня нет больше дела, — обронил тяжёлые тусклые слова Авдей. — И никогда не будет. Мне нечем его делать.
— Врёшь, — уверенно сказал коллегианец. — Если не сбылось одно предназначение, надо выбрать другое, только и всего.
— Только и всего? — возмутился Авдей.
— Да! Только и всего. От рождения мы все наделены множеством разнообразных способностей и задатков. Они даются нам по воле случая, но единственно наша воля решает, какие таланты и какую судьбу мы слепим себе из этого сырья. Из разных задатков можно сделать один и тот же талант. И наоборот — из одних и тех же способностей получаются разные таланты. Всё определяется нашим выбором. Мы сами предназначаем себе какой дорогой и к какой цели будем идти. Ты сам так говорил. Так почему ты не следуешь собственным словам?
Авдей молчал.
— У тебя отняли один талант, — сказал коллегианец. — Так создавай себе другой! Да такой, чтобы превзошёл предыдущий! И с помощью этого нового таланта добейся того, чего желаешь. Воплоти то, что избрал своим уделом. Если ты сам не выполнишь выбранное тобой предназначение, то каждая встречная сволочь будет избирать тебя в инструменты для воплощения собственных затей.
— Почему именно сволочь? — спросил кто-то из коллегианцев.
— А потому что люди людей в вещи не превращают.