Пути Предназначения
Шрифт:
Но не смог ни привыкнуть, ни понять то, что они жалели своих палачей. По-настоящему жалели, от души и сердца. Нередко Дронгер согласен был оказаться вместо них в пыточном кресле, лишь бы не слышать, как полумёртвые от боли губы уже не помнящих себя людей произносят: «А вы ведь могли стать людьми. Жаль…».
— Понимаете, Михаил Семёнович, моя жена… — начал Дронгер. — Моя дочь… Жена была на пятом месяце, когда ей сообщили, что Лурана больна, и жить ей осталось не более трёх месяцев. С тех пор у нас не может быть детей…
— Сочувствую
— Год назад у нас появился приёмный сын. Вы его знаете. Это Винсент Фенг.
Северцев попытался скрыть изумление. Не особо хорошо получилось, но овладел собой мятежник быстро.
— Винс — хороший парень, — сказал Северцев.
— Только человек и простолюдин. А я беркан и дээрн.
— Ну и что? Мой отец тоже беркан, подобрал меня на припортовой свалке в месячном возрасте. Хотя своих берканчат четверо было. Но ничего, все вместе выросли. И жили дружно.
— В вашем досье это написано, — сказал Дронгер.
— Я к тому говорю, что в Бенолии приёмные дети другой расы — такая же обыденность, как зимний снегопад в северном регионе. А для межрасовых браков, которых тоже немало, приёмыши вообще единственный способ обзавестись потомством.
— Всё так, — сказал Пассер, — но только для тех, кто имел счастье родиться плебеем.
— В каком смысле? — не понял Северцев.
— В прямом, — отрезал Дронгер и коротко, словно начальству рапортовал, рассказал о секретарском прошлом Винсента, о пощёчине императору, о бегстве в Гирреан и возвращении домой, о визите Филиппа.
— Ничего себе, — обалдело произнёс Северцев. — Они там, в Алмазном Городе, что, все дружно башкой о колонну стукнулись? Нет, я знал, что там сволочь на тупице сидит и мерзавцем погоняет, но чтобы настолько… А наши на это что решили? Что по листовкам, по сети?
— Ни-че-го, — чеканя каждый слог, ответил Адвиаг. — Грызня титулованных крыс для ваших коллег ни малейшего интереса не представляет. В будущем это, возможно, станет темой для анекдотов, но сейчас никому нет никакого дела до публичного сожжения ни в чём не повинного парня. И девушки.
Северцев опустил глаза.
— От меня-то вы что хотите? — сказал он тихо.
— Мщения, — с ненавистью проговорил Адвиаг. — Единственное, что мне осталось, это месть.
— Я не снайпер, — ответил Северцев, — и в исполнители для заказного убийства политуправленцев высшего звена не гожусь.
— От вас этого и не понадобится, — вперил в него горячечный взгляд Адвиаг. — Я отдаю в ваше распоряжение всю мощь моей службы: деньги, людей, технику — всё. Я выполню любой ваш приказ. Причём «любой» означает действительно любой. Я даже ботинки вам вылижу, если вы того пожелаете. Но взамен я требую головы Максимилиана, Филиппа и Мариуса Вардеса.
— А что вам мешает взять их самому?
Пассер встал из-за стола, подошёл к Северцеву и сел рядом с ним на пятки.
— Миша, ты не понимаешь. Ты плебей.
— В антиправительственных партиях, — возразил Северцев, — полно аристократов. Причём среди руководящего звена, которое все восстания и организует. Причина проста — в современном мире хорошее образование вождю требуется не меньше яркой харизмы. А в Бенолии дворянину получить доступ к образованию несравненно легче, чем плебею. И встаньте, пожалуйста, — добавил Северцев. — Я к своему счастью, не император.
Пассер поднялся, отступил на шаг.
— К тому же, — глянул на него Северцев, — все дворцовые перевороты, в итоге которых императоры с наследниками лишались головы, осуществлялись именно придворной аристократией.
— Это было только в тех случаях, — возразил Адвиаг, — когда аристократ становился фактическим правителем империи при слабом государе и столь же никчёмных наследниках. Тогда аристократ был императором истинным. А официальный государь и наследники не более, чем ширмами. Закон соподчинённости высшей и высокой крови не нарушался. В настоящее время Бенолией на две трети правит Филипп и на одну треть — Максимилиан. Оба они обладатели высшей крови. Поэтому все до единого аристократы, как люди всего лишь высокой крови, могут быть только слугами трона, но не вершителями его судьбы.
— Мой покойный друг Сайнирк Удгайрис был дээрном высшего списка, — ответил Северцев. — Он живот бы от смеха надорвал, такое слушая. Вы о карьере юмориста никогда не думали? Со сцены бы вы неплохо смотрелись.
— Прежде чем стать реформистом и вашим другом, Удгайрис перестал быть аристократом — как фактически, разорвав отношения с семьёй, так и юридически, отрешившись от родового имени. То же самое касается и всех ваших мятежных дворян. Пусть у большинства из них титул и оставался, ведь для мятежника это хорошая ширма, но собственно аристократами такие люди уже не были.
Северцев пренебрежительно дёрнул плечом.
Пассер посмотрел на него с усмешкой, сказал:
— Вы ведь ни разу не прдумали о дворянах-реформистах как об аристократах, верно? Вспоминали об их титулах, только если это было выгодно с точки зрения конспирации. Но собственно дворянами они для вас не были никогда.
— А вам-то какой во всём этом интерес? — глянул на него Северцев.
— На свадьбе Герни… Дронгера Адвиага я был дружкой. И должен был вести к алтарю невесту его сына.
Северцев опустил глаза.