Пути Предназначения
Шрифт:
Но предвозвестник ждал ответа.
Патронатор осторожно перелистнул страницу досье.
— Ах, вот в чём дело… Видите ли, предвозвестник, женщина не ссыльная, а поселенка. Она добровольно поселилась в Гирреане, чтобы не оставлять без присмотра дочь-инвалидку.
— Но ведь для таких детей есть интернаты! — не понял предвозвестник.
— Да, господин мой. Но примерно в пятнадцати процентах случаев родители не желают подписывать отказной лист и приезжают в инвалидские посёлки вместе с детьми. Как правило, такие люди остаются здесь и после совершеннолетия увечных отпрысков. Тех, кто жил в посёлках для калек, в большом мире встречают без особой приветливости, даже если они совершенно здоровы. Считается, что многолетнее соприкосновение со скверной калечества превращает их в таких же проклятых, как и сами увечники.
— Но сын этой женщины… — с запинкой сказал предвозвестник. — Он ведь не калека, а нормальный мальчишка. Зачем она притащила его сюда?
— Поселенцы в таких случаях говорят, предвозвестник, что пусть их дети лучше умрут гирреанцами, чем живут предателями.
— Что?! — с яростью переспросил теньм.
Перепуганный патронатор рухнул на колени, скрючился в чельном поклоне.
— Так говорят поселенцы, предвозвестник! Это не мои мысли. Я всего лишь повторяю их слова, предвозвестник.
Теньм не ответил, невидяще смотрел в досье.
Поселенцы. Родители, которые соглашаются ехать даже в такое гиблое место как Гирреанская пустошь, но не хотят расставаться с детьми-калеками. Люди, которые продолжают любить тех, кого коснулась скверна увечья, и тому же учат своих детей.
Невозможно.
Но именно так и было.
Когда Беатрису, сестру теньма, сбил лётмарш, родители отправили девчонку в интернат и больше ни разу о ней не вспоминали, словно никакой дочери в семье нет и никогда не было. И правильно делали, — скверна калечества одного не должна касаться других.
А теперь оказалось, что есть люди, которые думают иначе.
«Брачный союз Джолли удачен, — выцепил взгляд теньма строчку досье. — Супруги живут во взаимной любви, превосходно исполняют родительские обязанности и находят ответную любовь и уважение со стороны обоих детей».
Теньму припомнился вдруг собственный отец — вечно пьяный и злой. Усталая, всегда готовая сорваться в истеричный крик мать замазывает трелговым кремом синяки, обычный результат любого супружеского разговора. Старшие брат и сестра с утра пораньше удрали на улицу, а шестилетний Клемент настороженно смотрит на родителей из закутка между шкафом и большим тяжелым креслом, единственным, что осталось от богатства и знатности предков.
Теньм прогнал ненужные воспоминания. Прошлого давно не существовало. Тот Клемент Алондро, нелюбимый сын и ненужный брат, исчез много лет назад. Есть совершенно другой Клемент Алондро — теньм императора номер четырнадцать. У него нет и не было никогда ни родственников, ни собственного прошлого, потому что весь мир для теньма заключён в его Светоче, ведь без света тень исчезнет. Светоч — жизнь, воля его — цель жизни, служение Светочу — способ жить. Всё остальное лишено смысла и ценности.
— Доставьте Джолли сюда, — велел теньм патронатору. — Но только одного, без семейства.
— Это возможно только к завтрашнему утру, предвозвестник. Посёлок находится на другом конце Гирреана, а с транспортом у нас дело обстоит не так хорошо, как желалось бы.
— Пусть будет утром, — согласился подождать теньм. — И всё же поторопитесь.
— Да, господин мой, — с низким поклоном ответил патронатор, пряча под угодливостью любопытство. Дрожь в голосе предвозвестника звучала едва различимо, но многоопытный жандармский генерал услышал. Было в досье Джолли что-то такое, что потрясло и взволновало невозмутимого теньма до глубины души. «Забавно, — подумал патронатор. — Оказывается, до конца промыть мозги и обезличить не способен даже Сумеречный лицей. В людях всегда остаются мысли и чувства, неподконтрольные никому, даже им самим. И воспоминания, стереть которые не властен даже пресвятой».
Мама торопливо переодевала семилетнего Клемента в лучший костюмчик, причёсывала — зубья расчёски грубо драли спутавшиеся волосы.
— Да не скули ты! — зло сказала сыну.
В комнату вошёл папа.
— Кто он такой, этот Учитель Латер?
— Не знаю, — ответила мама. — Владелец школы боевых искусств, готовит телохранителей ни много ни мало, как для губернаторов. Соседи говорят, школа известна на всю Бенолию.
— Сколько он даёт за Клемента?
— Три тысячи дастов! — Мама потащила Клемента в гостиную. — Только бы не передумал. Тогда мы сможем приодеться достойным образом и снять на лето дачу возле озера, от жары подальше.
— Дура! — злобно рявкнул папа. — Надо лётмарш новый купить, на нашем уже позорно людям показаться!
— После решим, — огрызнулась мама. — Ты сейчас своей похмельной мордой покупателя не спугни. Какой недоумок позарится на отродье алкаша? Живо глотай свою «Бодунину» или как там эта дрянь называется.
Папа ударил маму по лицу. Но не сильно, не так, как обычно — мама не упала, смогла устоять на ногах.
— Сама ты дерьма кусок! — Папа выскочил из детской, громыхнул дверью.
Из разговора Клемент понял только одно: родители хотят отдать его в какое-то чужое место, как уже отдали сестру с братом. Беатриса сама виновата — зачем позволила, чтобы на неё обрушилась скверна увечья? Диего всё время грубил и огрызался, до самого позднего вечера уходил из дома. Тоже сам виноват, что его разлюбили и отослали в пансион. Но он, Клемент, всегда был хорошим, послушным. Его-то за что?
— Мама, я не хочу туда, — сказал он. — Мама, не отдавай меня! — Клемент расплакался, уцепился за мать.
Та влепила ему крепкий подзатыльник и потащила в ванную, смывать следы слёз холодной водой.
— Семье такая удача выпала! Наконец-то мы хоть немного сможем пожить сообразно нашему званию. Так что не смей кочевряжиться, погань! Ты ведь и сам, никчёмина, после школы приличным людем станешь, среди высших жить будешь. Да ты хоть понимаешь своей тупой головой, как тебе повезло?! И сам наверху окажешься, и нам всем поможешь. Да заткнись ты, дрянь, не скули! — мать вбила Клементу наставления ещё одним подзатыльником.