Пути в незнаемое. Сборник двадцатый

Иванов Вячеслав Всеволодович

Кроме умения обращаться с числами, опирающегося на интуитивное знание их свойств, у Хлебникова несомненно была и великолепная память на числа, в том числе и очень большие, и на целые длинные последовательности больших чисел, которые он в своих записях воспроизводил по памяти, лишь изредка ошибаясь. Если первая из этих черт проясняется при сравнении с такими «числярами» древнего склада, как Рамануджан, то вторая позволяет сблизить его с известными представителями так называемой «мнемотехники» — искусства запоминания. Одним из самых популярных среди них в 30-е годы был С. В. Шерешевский — выдающийся по многим своим способностям «числяра» человек, подробно изученный нашими психологами. Знаменитый нейропсихолог А. Р. Лурия посвятил его описанию необычайно интересную брошюру, озаглавленную «Маленькая книжка о большой памяти». Лурия входил в начале 30-х годов в небольшой кружок, участники которого пытались проникнуть в архаические слои психики человека. В

кружке участвовали также великий психолог Л. С. Выготский, кинорежиссер, художник и теоретик искусства С. М. Эйзенштейн, лингвист и историк литературы и культуры Н. Я. Марр. Я слышал об этих встречах и от самого Лурия. Занимаясь в архиве Эйзенштейна, я обнаружил в его бумагах заметки, относящиеся к разбору психологических особенностей личности Шерешевского; некоторые наблюдения над ним вошли и в посмертно изданные лекции Эйзенштейна. Шерешевский изумлял аудиторию умением воспроизвести любую случайную последовательность очень больших чисел, с которой его познакомили один раз, в том числе и весьма задолго (иногда и за десятилетие) до этого сеанса. Шерешевский объяснял, что с каждым числом у него связаны совершенно конкретные образы (цветовые, осязательные и т. п.). Последовательность же чисел он запоминает в виде картинки, где каждому числу отведено его место. Из произведений Хлебникова можно извлечь свидетельства того, что его восприятие чисел (а следовательно, и способность их запоминания) было близко к тому, что подробно описано у Шерешевского: опять-таки разительные аналогии можно найти и в истории индийской математики, где в самой терминологии, обозначающей разные переменные, обнаруживаются ассоциации с цветовыми восприятиями: у каждой переменной — свой цвет. То, что в восприятии Хлебникова числа получали и вкусовые (3 — горькое, 11 — сладкое), и другие эмоционально сильно воздействующие свойства, видно из его стихов. На протяжении многих лет Хлебников думал, что исторические циклы определяются числом 365 ± 48. В «Детях выдры» (во включенной в эту «сверхповесть» поэме «Путешествие на пароходе») эта мысль была выражена так:

Мы стали к будущему зорки. Времен хотим увидеть даль. Сменили радугой опорки, Но жива спутника печаль Меж шестерней и кривошипов Скользит задумчиво война, И где-то гайка, с оси выпав, Несет крушенье шатуна. Вы те же, 300, шесть и пять Зубами блещете опять…

Этот же зрительный образ «зубастого» числа 365 присутствует и в строке в стихотворении «Числа»:

Вы позволяете понимать века как быстрого хохота зубы.

Хлебников представлял 365 в виде «изящного нисходящего ряда»: 3 ⁵ + 3 ⁴ + 3 ³ + 3 ² + 3 ¹ + 3 ⁰ + 1 = 243 + 81 + 27 + 9 + 3 + 1 + 1 = 365. Внешний вид этого ряда и подсказал сравнение с зубами, открывающимися при смехе. В «Досках судьбы» Хлебников передает зрительный образ этого ряда, которым он представляет число года, посредством ассоциации с татарской башней: «Год напоминает башню Сюмбеки, храмы и объемы Востока, где в высоту уходят коробка над коробкой прямоугольные слабеющие надстройки, кончаясь иглой со змеем Зилантом или чем-нибудь…» В другом месте он говорит о «зубчатых башнях», о «городе троек со своими башнями и колокольнями». Образ зубов времени (на этот раз конских зубов) возникает и в начале стихотворения:

Пусть древо водоносное Согнулося с плеча, Ах, время сенокосное. Все зубы лихача.

Это четверостишие представляет собою вариацию на ту же тему, что и стихотворение «Числа», где строке о «зубах» числа 365, определяющего закон чередования во времени, предшествует тот же образ «коромысла времени»:

Вы даруете единство между змееобразным движением Хребта вселенной и пляской коромысла.

В «Досках судьбы» Хлебников описывает выражение

«Это удивительно красивое выражение из трех членов, где пляшущие, похожие на коромысло весов числа 3 ²и 2 ³, (3 + 2) ²и 2 ^{(3 + 2)}, в

то время как средние числа 3 ³и

остаются неизменными». В стихотворении «Числа» сочетание «пляска коромысла» относится к этой же смене чисел, представляющих собой степени 3 и 2. Во фрагменте «Починка мозгов. Пути» Хлебников писал о «вековых качелях народов», следующих правилу чередования взлетов и падений через 3 ⁿдней. О «законе качелей» Хлебников говорит и в четверостишии, напечатанном в 1914 г.:

Закон качелей велит Иметь обувь то широкую то узкую, Времени то ночью, то днем, А владыками земли быть то носорогу, то человеку.

В «Досках судьбы» можно найти множество образов, в которых Хлебникову представали занимавшие его числа и числовые соотношения, для него воплощавшие законы истории. Предположенное им различие между уравнениями пространства, где «показатель степени не может быть больше 3», и уравнениями времени, где «подстеленное количество не может быть больше 3», он описывает зрительными образами: «Похожие на дерево уравнения времени, простые как ствол в основании, и гибкие и живущие сложной жизнью ветвями своих степеней, где сосредоточен мозг и живая душа уравнений, казались перевернутыми уравнениями пространства, где громадное число основания увенчано или единицей, двойкой, или тройкой, но не далее. Это два обратных движения в одном протяжении счета, решил я. Я видел их зрительно: горы, громадные глыбы основания, на которых присела отдыхать птица степени, птица сознания для пространства. И точно тонкие стволы деревьев, ветки с цветами и живыми птицами, порхающими по ним, казалось время».

Пытаясь осмыслить в духе своих числовых выкладок законы небесной механики, Хлебников писал: «Это уравнение очень красиво, если его написать цепями нисходящих степеней троек. Закономерно уходящие показатели своими головками кивают на ковыль, как верхушки трав и волнуются ржаными полями чисел, какой-то рожью троек. Напишем цепями троек наш закон, чтобы получить зрительную радость при виде этих бесконечных цепей, стройных колосьев чисел». Хотя отчасти такие метафорические описания уравнений и представляют собой дань стилистике научной прозы позднего Хлебникова, нельзя сомневаться, что эстетическое зрительное переживание чисел и уравнений было у него непосредственным.

Мы уже говорили, что увлечение языком чисел можно было бы в какой-то мере считать предвосхищением того времени, когда информация в вычислительных машинах стала использоваться именно в числовой форме. Но по поводу компьютеров, по мере их распространения в Америке, все чаще высказывают опасения, что, пользуясь только полученными с их помощью сведениями, люди окажутся лишенными конкретных представлений о вещах и событиях.

Не о том ли думал и Хлебников, когда писал в четверостишии, из ранней его поэмы перенесенном в «Зангези»:

Если кто сетку из чисел Набросил на мир, Разве он ум наш возвысил? Нет, стал наш ум еще более сир!

Но сетка чисел может оказаться и спасительной, когда они предохраняют от гибели. Он изучал под этим прикрытием

Столетия за сеткой чисел, Как будто от ужала пчел.

В этом смысле хлебниковское восприятие чисел противоположно тому, которое могло бы оказаться характерным для кибернетического века. Для него числа — это как бы особая область природы. Их можно наблюдать, они доступны взору, они внушают восторг, радость, страх. Поэтому наблюдение чисел — для него наука опытная, не просто занятие «числяра».

В свете современных представлений о функциях полушарий мозга то восприятие чисел, которое было у Рамануджана, Хлебникова, Шерешевского, можно было бы считать преимущественно правополушарным. В отличие от логического алгоритмического представления о числе как элементе строящейся последовательности, которое присуще левому полушарию, правое полушарие оперирует с числами как с образами. Это самая древняя стратегия обращения человека с числами, намного предшествовавшая позднейшей математике. Из нее выросло древнекитайское и древнеиндийское обращение с образами чисел как с отмычками для постижения всего мироздания (сейчас это называют «нумерологией»). В этой стратегии угадываются первые шаги понимания чисел, без которых и последующее построение логической теории, доказывающей теоремы, было бы невозможно. Как это случалось и в других областях работы мысли, поэзии, и ее носителю — Хлебникову — более созвучны были именно ранние этапы становления знания, еще основанные на образном мышлении.