Пути зла
Шрифт:
Машина свернула налево, в горы. Теперь Ренди знал, где они.
– Корт-Ридж? – спросил он недоверчиво. – Ты здесь живешь?
Тогда совсем другое дело. Корт-Ридж – район людей богатых, с положением. Этот парень, должно быть, при деньгах. Наверное, он живет в одном из тех красивых старых домов с видом на океан? Ренди мог бы распотрошить его, и никто ничего не узнал бы. В тех домах наверняка есть чем поживиться.
Но вдруг машина, свернув с шоссе, остановилась. Водитель вышел, забрав с собой ключи, и пошел по дорожке вперед. Ренди удивленно заморгал. Пошарил вокруг рукой, но денег не нашел. Ему был виден в десяти ярдах от машины только силуэт
Водитель двигался уверенно. Казалось, он прекрасно ориентировался в этой чаще. Он ловко избегал всех сучьев и свисающих на дорожку веток, которые мешали пройти его спутнику и цеплялись за его одежду. Ренди запыхался, ему было страшно. Ну, ничего – скоро он заставит этого парня заплатить за все сполна.
– Эй! – крикнул он. – Подожди меня!
Не успел он произнести последнее слово, как налетел на что-то мягкое и плотное: водитель. Ренди поспешно отпрянул. Куда ни глянешь, повсюду темь, хоть глаз выколи…
Ренди услышал шипение и увидел свет. Водитель, расставив ноги, стоял спиной к нему. Источник света он держал так, что Ренди не было его видно. Спичка? Чертовски большая. Потом он увидел, что водитель запустил руку в карман и вынул что-то. Что-то белое, шелестит. Деньги!
Водитель бросил их через плечо на землю. Ренди чуть не свалился, так он ослабел. Если в ближайшие полчаса он не поест, то умрет от голода. Он должен воспользоваться случаем, должен! Деньги все еще валялись на земле за спиной водителя. Парень, казалось, целиком занят фонариком и чем-то еще, – может, это его член белеет в темноте. Ренди это дерьмо не интересовало. Сыт по горло. Если это извращенец погонится за ним – он легко скроется в лесу…
Когда Ренди нагнулся за деньгами, водитель обернулся. В правой руке он держал горящую паяльную лампу, ее смертоносный блеск был нацелен прямо в глаза юноши…
Ренди закричал. В последующие полчаса или чуть дольше он дико кричал. Хотя кляп, забитый ему в рот, заглушал эти крики…
Все валится из рук. Первый раз в жизни я влюблен. Отправляюсь в библиотеку, роюсь в книгах, стараюсь найти все об этом, как говорят, пробуждающем в человеке энергию чувстве. Но от книг – никакого прока. Перестраиваю свой график работы так, чтобы днем быть свободным. Подменяю любого, кто меня об этом попросит. А мальчик не показывается. Наверное, я схожу с ума по мальчишке, а он, невежа, обо мне, видно, и не вспоминает. Да, именно так.
(Относительно работы: пора ее бросить. Я – человек добросовестный, но всему есть предел: сколько картошки можно почистить, не погубив при этом здоровья? Я – не тот человек, или, вернее, не всегда был таким, кому нравится бить баклуши, баловаться mousse d'orange, [27] когда начальства нет поблизости. Хотя, поверьте, немало повидал я работников, которые только этим и занимались. И еще, поверьте мне на слово, сам я не раз бил баклуши при самых неподходящих обстоятельствах и в самое неподходящее время: не имею ничего против пустой траты времени.)
27
Апельсиновый мусс (фр.).
Грусть мне несвойственна. Иду в библиотеку и читаю все подряд: поэзию, любовные романы, книги по психологии.
В своей жизни я испытывал ярость, страх, ненависть, депрессию и граничащее с самоубийством отчаяние. Но ни разу я не грустил. Когда в первый раз я встретил Джонни, меня охватила радость. И это было самым приятным чувством из всего, что было потом. Мы расстались, и в душе возникло что-то новое, хотя я не понимал еще этого чувства. Мы встретились во второй раз – повторилось то же самое. Только когда он ушел, мне стало еще хуже. Но я не знал, что со мной происходит. Подавленное состояние, тяжесть в желудке, усталость, ничего не хотелось – вот что осталось в душе от этого дня.
Странные вещи творились со мной: никогда раньше краски не казались мне такими яркими, воздух не благоухал таким ароматом, и птички не пели так нежно. Обязательно ли все это сопровождает грусть? И себе я казался прекрасным, с пылающим сердцем. Потом я увидел мальчика с доктором Дианой. И все огни в моей душе тут же погасли. Последнему дураку понятно, что она хочет завладеть им. Ну, так он ей не достанется! Он – мой. МОЙ, ГОВОРЮ ВАМ…
Мне кажется, что все надо мной смеются. Наверное, я просто шут.
Однако спустя немного времени гнев и ревность мои испарились. Как странно: они просто исчезли. Даже грусть улетучилась, вытесненная страстью к Единственному Любимому. И эта страсть влечет к нему. Отсюда мое появление на Корт-Ридж вечером 16 июня. А он, чтобы отвергнуть меня, выбрал именно ту минуту, когда я наконец разобрался в своих чувствах.
Стою под соседским фонарем, машу рукой. Уверен, что он видит меня, поэтому смеюсь и снова машу: «Давай, спускайся!» Но – нет! Окно захлопнулось, и в следующую секунду гаснет свет. А я стою под фонарем и чувствую себя последним дураком.
Жду с надеждой, что он снова откроет окно. Вдруг, думаю, он спускается вниз и вот сейчас появится. (Конечно, если учесть, что он не помахал мне в ответ и захлопнул окно, ясно, что ждать нечего. Но любовь есть грусть, помните об этом.) Потом возникает другая мысль: может быть, родители сцапали его? Потом… ничего.
Пока плетусь в высокой траве прочь от дома Андерсонов, в глубь кладбища, в душе моей накапливаются новые неприятные ощущения. Может быть, влияет на меня окружающая обстановка: вы чувствительны к среде обитания? Здесь полно собак. Одних приводят на поводках обожающие их владельцы, другие, а их большинство, – дикие. И те и другие, однако, гадят. Вдруг в нос ударил неприятный запах, его источник – понятен. Я вляпался в собачье говно.
Мягкое говно.
Не думаю, что вы уже готовы выслушать рассказ о мягком говне. Мы дойдем до него позже.
Так вот какая мысль осенила меня, пока я вытирал о траву свой ботинок: Джонни Андерсону необходима дисциплина. Мой маленький мальчик нуждается в твердой руке, которая вела бы его сквозь все радости и горести жизни, сквозь все ее взлеты и падения. Бережно, но твердо. Я должен стать его наставником. Руководить им. Уберегать его от превратностей судьбы, которые столь опасны для слабых духом. Я не позволю ему носиться, как собаки на кладбище Корт-Ридж, поблажек ему не будет. Бесконтрольная свобода приносит ребенку только вред. Помню, мой собственный отец так говорил, черт меня побери, но мы вернемся… к мягкому говну, – дайте срок. Хочу рассказать об этом.