Пути Звезднорожденных
Шрифт:
«Кто там на ней? Если не Герфегест – то кто же?» – спросила себя Хармана, когда волна плотоядно лизнула ее щиколотки.
Ледяная вода неласково поднялась по бедрам.
Шлепнула по подбородку.
Потом ледяной обруч обхватил шею.
И вот – последний глоток воздуха.
Клеть погружалась все глубже. По всему телу Харманы пробежала быстрая судорога. Потом жестокие ладони глубины надавили на уши.
Пока клетка еще находилась над водой, Хармана с сожалением отметила, что «колесница» замедлила ход. Может даже – остановилась.
Заметил
Однако, и Тарен, и Хармана ошиблись.
«Колесница» действительно ощутимо замедлила бег. Но не оттого, что возница враз перестал торопиться. Все дело было в том, что одна из трех ручных каракатиц, которые влекли «морскую колесницу», была отпущена пастырем на свободу.
Перед тем, как тварь рванулась вперед, к клети, где умирала Хармана, пастырь наклонился к чудной морде каракатицы и шепнул ей что-то. Каракатица, которую звали Минно, деловито зачирикала – она была понятливой девочкой. Она должна была успеть сделать то, на что у людей, в напряжении застывших у воротила «морской колесницы», просто не было времени.
13
Хармана понимала, что умирает. Что воздуха в легких хватит еще на полминуты и не больше. Но она не спешила рвануться к вечности, впустив воду в легкие раньше времени.
«Теперь уж точно спешить некуда», – решила она.
Мысленно Хозяйка Гамелинов уже начала проговаривать начало магической формулы, облегчающей переход из этого мира в миры иные. Но она не успела дочитать ее до конца. Ибо ее грудь и предплечья почувствовали прикосновение чего-то еще более склизкого и холодного, чем водоросли гавани Лорка.
Она прервала чтение формулы и снова обратилась к миру сущего.
Циничный рассудок Харманы корил ее за малодушие голосом матери. «Уходя – уходи» – ее учили действовать так. Но воля к жизни заставила Харману пойти против вековечных догм Пути Стали.
«Намарн подождет. В конце концов, от смерти все равно никуда не деться.»
Щупальца?
Руки?
Пересилив отвращение, Хармана открыла глаза.
Гигантская каракатица набросилась на частые прутья решетки, орудуя своими мощными щупальцами. И прутья нехотя поддавались!
На глубине, где висела клетка, света было совсем немного. Но даже в полутьме Хармана смогла разглядеть на голове хлопотливой твари тавро.
«Императорские морские конюшни…», – подумала Хармана, прежде чем ее сознание погасло.
Четырехлетняя каракатица Минно была послушна своему пастырю. Она очень боялась рассердить его и принести женщину мертвой. Как раз в тот момент, когда Хармана выпустила изо рта последний пузырь воздуха, Минно напрягла все свои силы и наконец развела прутья клети на ширину достаточную, чтобы в зазор с горем пополам прошло обмякшее человеческое тело.
Три щупальца бережно обняли тело Харманы и Минно устремилась туда, где, как она знала, теперь дожидается ее пастырь.
Выскользнув из гавани Лорка, Минно сообразила, что голове человеческого четверонога будет лучше проделать остаток пути над водой, ведь люди – они вроде дельфинов, им нужно набирать сухого воздуху и ныряют они совсем неважно.
Спустя некоторое время, Минно возложила тело Харманы на палубу «морской колесницы».
– Ты хорошо потрудилась, моя девочка, – Горхла одобрительно похлопал каракатицу по осклизлой светло-сиреневой морде, украшенной массивным клювом.
Над коченеющим женским телом склонились в величайшей тревоге угрюмый альбинос в златотканых одеждах и стройный юноша с растерянным и несколько простоватым лицом. Юношу звали Элаем. Альбиноса – Торвентом Мудрым.
14
Зрителей было хоть отбавляй.
Пелны сгрудились на краю пристани, с величайшим изумлением следя за происходящим.
Это было позабористей казни!
На «морской колеснице» – сам император, Хуммер его раздери. Намарн благослови. Ярость Вод Алустрала пожри. В общем, сами понимаете, милостивые гиазиры.
За ним – четырехъярусный файелант. Тоже императорский.
На палубе пестро от воинов в пурпурных плащах императорской гвардии. Рядом с императором – всемогущий и свирепый урод, карлик Горхла. При одном упоминании его имени у всех, кому хватает наглости злоумышлять против императора, кусок застревает в горле.
«Кусок застревает в Горхле», – мрачно скаламбурил Тарен, в минуты опасности у него обыкновенно проклевывалось некое подобие чувства юмора.
«И, вдобавок, – с неудовольствием отметил он, – на „колеснице“ всякий может видеть недоумка Элая. Похоже, не судьба недоношенному до дому доехать – перехватили на полдороге!»
И ежу было ясно: император и Горхла спешили в Лорк, чтобы освободить Харману.
«Едва ли Элай знал о казни Харманы. Но кто-то из моряков на нашем файеланте наверняка знал и наверняка проболтался! Хотя попробуй не проболтаться, когда затейник Горхла протыкает твой язык иглой и, продев в дыру конский волос, тянет за него, побуждая к невольной болтливости…»
При мысли о пытках, да и о Горхле тоже, Тарену стало не по себе.
Когда Тай-Кевр затевал истребление Гамелинов, об императоре Торвенте и его верном Горхле никто почему-то не вспомнил.
«А если бы вспомнил, то, верно, посасывал бы сейчас заморское вино в честь окончания Игрищ Альбатросов и горя не знал бы…»
15
– Приветствую вас, мои возлюбленные чада! – начал император, степенно ступив на пристань. Особый сарказм его слов заключался в том, что император был моложе даже нестарого Тарена, которого только что причислил к своим «возлюбленным чадам». Вообще, Торвента Мудрого знали как человека с большими странностями. – Приветствую императора! – поклонился Тарен.