Пути Звезднорожденных
Шрифт:
Шет сидел на самом краю – беспечный и задумчивый. От бездны, набитой кораблями, лодками, лодочками и морем, его отделяли две четверти шага. Четверть одной ногой. Четверть другой ногой. Но он не оставит за спиной эти две четверти, он не самоубийца.
О самоубийстве Шет всерьез не думал. Зачем? Он и так знал, что умрет скоро.
«Что такое „скоро“? Быть может, сегодня. Или завтра. Ну максимум через неделю.»
Эту странную новость сообщило ему не далее, как в минувшую полночь, не слишком миловидное, но достаточно дружелюбное существо. Существо
Существо помавало крыльями, хотя обликом скорее напоминало человека, нежели птицу. Некоторый избыток органов зрения восполнялся отсутствием рта – губ, зубов, десен, языка и прочего.
Однако, существо разговаривало. Причем его изысканный варанский был настолько цветаст и безупречен, что заподозрить в госте чужестранца Шету окс Лагину не хватило бы мнительности. Впрочем, подспудно Шет был уверен в том, что, возжелай его собеседник болтать по-харренски, он не обнаружил бы изъянов и в его харренском. Если некто говорит, не имея рта, то едва ли ему грозят такие трудности, как акцент.
– Очень скоро ты сможешь прикоснуться рукой к последним воротам. Они распахнутся перед тобой, открывая дорогу в мир с иными законами, – сказал Шету его просвещенный собеседник, замыкая пальцы в замок. В то время как вторая пара рук незваного гостя была сложена на коленях.
– Значит ли это, что я умру? – поинтересовался Шет и в его голосе не было ни страха, ни сожаления.
– Конечно значит, – подтвердил пришелец. – Точнее, твое тело умрет, но ты останешься Звезднорожденным, Шетом окс Лагином.
«Разумеется, так», – мысленно согласился князь. Он провел ладонью по всклокоченным волосам и задал гостю вопрос, который давно волновал его.
– А что, милостивый гиазир, много ли смысла в том, что я Звезднорожденный?
Четырехрукий человек с прозрачными крыльями улыбнулся. И хотя рта у гостя не было, но Шет был готов поклясться, что голос его стал теплей и проникновенней.
– Откровенно говоря, в этом мало смысла. Мы, то есть такие как я, плохо понимаем промысел Великой Матери Тайа-Ароан. Но смысл есть. Я точно знаю, что он есть – должен быть!
– Спасибо за откровенность. Просто интересно было знать, что ты думаешь, – сказал Шет.
Затем он проводил гостя до края дозорной башни, откуда последний, расправив мощные крылья, мощно ринулся вниз, являя собой неземную картину гармонического сочетания невесомости тела с его наличием.
Но Шету недосуг было следить за его полетом. Он знал, что все равно не сможет поймать тот момент, когда вестник исчезнет, растворившись в темноте.
Сидя на краю Бивня Тритона, Шет углубился в размышления над одним немаловажным вопросом. Сможет ли он летать столь же свободно после того, как последние ворота распахнутся перед ним?
4
Октанг Урайн бросил последний взгляд на гавань, в суете которой было нечто завораживающее. Ему давно было пора идти. Чтобы добиться аудиенции у Гаассы окс Тамая, верховного флотоводца княжества Варан, потребуется не один день настойчивых домогательств и вся сила Звезднорожденного.
Но что это там за громада входит в гавань, огибая мыс с идиотским названием Бивень Тритона? Цвет парусов подсказал Урайну, что судно везет персону едва ли не княжеского достоинства.
Посольство? Или сам Сиятельный князь? Урайн решил задержаться.
– Это четырехъярусник Гаассы окс Тамая, мужа всех жен Урталаргиса, – пояснил пьяненький матрос своему похмельному, а потому печальному другу (а заодно и насторожившемуся поодаль Октангу Урайну).
– Ходил, небось, на смегов от нечего делать? – поинтересовался третий матрос, только что прибившийся к компании.
– Да что ты, «на смегов»! Скажешь тоже! Гаасса окс Тамай мелочевкой не пробавляется. Он только по-крупному. Ходил, небось, за море с каким-нибудь вельможным гадом погутарить. Ему твои смеги голожопые не нужны. Первому Кормчему подавай сразу венец Сиятельного князя, – с видом знатока дворцовых интриг пояснил товарищам пьяненький.
– Да разве ж князь наш ему свой венец отдаст? – заржал второй, похмельный.
Услышанное казалось нелепостью. Десять лет назад Сиятельный князь, на корабле которого он был тогда безусым юнгой, приказал протянуть под килем шестерых матросов за то, что они посмели скрывать от офицеров своего больного товарища, подцепившего невесть где дифтерию. И еще – это он тоже видел сам – Сиятельный князь зарубил своего вестового на месте за то, что тот позволил себе усомниться в целесообразности похода в Синий Алустрал.
Он сам слышал, что Сиятельный князь отравил свою супругу по обвинению – впрочем, недоказанному – в измене. Правда, это тоже было давненько, не вчера. Но разве люди со временем становятся более мягкими? Разве такой человек отдаст свой венец кому-нибудь, пока будет в силах держать меч?
– Князь? Не отдаст? А кто его знает? Он, браток, совсем помешался, пока ты свое хозяйство там, на Медовом Берегу, акульим жиром мазал.
– Помешался? – недоверчиво переспросил похмельный.
Но пьяный матрос ему не ответил. Он был поглощен величественным зрелищем: на пристань, застланную коврами, ступила нога Гаассы окс Тамая, облеченная в туфлю из мягчайшей, тончайшей замши.
Трое рабов придерживали край его непомерно длинного плаща. Еще четверо, с внушительными секирами, шествовали позади. На каждом из сопровождающих были высокие шлемы с пышными плюмажами из крашеного конского волоса.
Одежды сияли золотым шитьем. Контраст между серым унынием пристани и блистательной роскошью процессии был столь разителен, что сослепу могло показаться, будто над пристанью поднимается радуга.
«Авось, никакой аудиенции мне и не понадобится», – довольно ухмыльнулся Октанг Урайн, разглядывая своего старого знакомца Гаассу окс Тамая. «Та же ленивая поступь – так ходит желтый медведь, позавтракавший медом из разоренной пасеки и закусивший семейством пасечника…»