Путин после майдана. Психология осажденной крепости

Чеснокова Татьяна Юрьевна

На основании исследований врачей-неврологов докторов медицинских наук Бориса Романовича Яременко и Ярослава Николаевича Бобко делается вывод, что главная проблема так называемого СДВГ – в нарушениях позвоночника – вывихи, нестабильность, неправильная сформированность. У детей пережата позвоночная артерия, и возникает так называемый эффект обкрадывания, когда в результате снижается кровоток не только по позвоночной артерии, но и в сонных артериях, снабжающих лобные доли. Мозг ребенка постоянно недополучает кислород и питательные вещества.

Это приводит к короткому циклу работоспособности – три-пять минут, после чего мозг отключается и лишь спустя некоторое время включается

обратно. Ребенок не осознает, что происходит при отключении, с этим связаны драки и различные выходки, о которых он не помнит, потому что они развиваются в моменты отключения активности мозга. Эффект отключения мозга нормален, мы все с этим сталкиваемся, когда слушаем скучную лекцию или читаем что-то сложное и внезапно ловим себя на том, что отключились. Вопрос только в том, как часто и на какие периоды времени происходят эти отключения. Мы отключаемся на секунды, а ребенок с СДВГ на три-пять минут.

Чтобы помочь детям с СДВГ, надо поправить позвоночник, часто это первый шейный позвонок, а за это мало кто берется. Обычно неврологи этой проблемы не видят и с этим не работают, но есть врачи, и мы с ними работаем, которые умеют это делать. Причем тут важно не только выправить позвоночник, но и укрепить новое правильное положение, чтобы не произошло привычное смещение, поэтому с ребенком нужно делать упражнения три-четыре месяца. Идеально, конечно, когда ребенок эти три-четыре месяца находится на домашнем обучении и можно проконтролировать не только, что он делает упражнения, но и что он не дерется и не совершает никаких кульбитов. Но если такой возможности нет, то мы хотя бы даем освобождение от физкультуры на эти месяцы.

После того как кровоток восстанавливается, периоды работоспособности мозга увеличиваются до 40–60 – 120 минут, а периоды отключения становятся секундными. Однако поведение само по себе сразу хорошим не становится, агрессивные паттерны поведения успели закрепиться, с ними надо работать, но теперь у ребенка уже есть ресурс для сознательного контроля, торможения. Он уже может с этим справиться.

Беда в том, что фармакологическая отрасль куда более циничная, чем наше государство. Фармацевтические компании заинтересованы выпускать лекарства, которые не вылечивают раз и навсегда, а поддерживают приемлемое состояние. Это обеспечивает им огромный постоянный рынок сбыта. Эти компании, естественно, выступают спонсорами таких исследований, которые идут в выгодном им направлении.

С другой стороны, если даже проблему с позвоночником и улучшением кровоснабжения мозга решить не удалось, всегда можно пойти по пути развития мышления. Высшие функции, как доказано всемирно признанным психологом Львом Выготским, могут компенсировать нижестоящие. И я видела немало примеров, когда через развитие мышления достигалась компенсация проблем с вниманием и коротким циклом работоспособности. Так что опускать руки никогда не стоит.

Сценарий жизни нужно формировать в детстве

Сможет ли наша психика справиться с тем темпом и той сложностью задач развития, которые нарастают? Об этом размышляет доктор медицинских наук, психотерапевт Александр Катков, разработавший и внедривший инновационную программу, повышающую самоорганизацию и стрессоустойчивость подростков и взрослых.

– В течение 12 лет вы проводили масштабную государственную программу по снижению наркомании в Казахстане. Насколько я знаю, ею были охвачены тысячи школьников, и получен статистически достоверный положительный результат. Расскажите, пожалуйста, об этом поподробнее, особенно о положительном результате.

– Тут надо уточнить, что такая программа – результат многоуровневого исследования феномена деструктивных социальных эпидемий. Сначала был исследовательский этап, а потом уже этап внедрения полученных результатов в практику. Именно на этом этапе и началась работа со школьниками – диагностика и коррекция высоких рисков вовлечения в деструктивные формы поведения, в том числе наркоманию. А вообще деструктивные социальные эпидемии – это не только наркомания, это более широкое понятие: есть химические зависимости – наркомания, алкоголизм, токсикомания, есть и нехимические – игромания, вовлеченность в тоталитарные секты, экстремистские организации, компьютерная зависимость. Предпосылки и механизм вовлечения во все эти зависимости сходен. Группа риска для всех зависимостей тоже сходная.

Как показывают наши исследования, 10–12 % школьников обладают низкой степенью устойчивости к вовлечению в деструктивные зависимости. Они и должны быть главным объектом профилактической работы.

Положительный эффект от нашей программы заключается в том, что мы наконец начинаем управлять рисками, а не работать с последствиями уже случившегося. Что такое управление рисками?

Это, во-первых, грамотная диагностика. У нас есть специально разработанная компьютерная программа, которая показывает степень вероятности вовлечения в деструктивную зависимость. Это не диагноз, не стигматизация, эта информация не подлежит распространению. Но профессионалам надо об этом знать, потому что только имея соответствующие данные, можно начинать прицельно и точно работать по мишеням, а не «палить из пушки по воробьям». У нас есть технологии, которые позволяют при конкретной комбинации рисков за короткое время повысить устойчивость человека и снизить риски его вовлечения в деструктивные формы поведения.

 – Приведите, пожалуйста, статистику положительных результатов.

 – Там, где эта работа нами была поставлена, количество вовлеченных в разные формы деструктивного поведения снизилось очень существенно: у подростков в полтора раза, а у более младших детей даже в два с половиной раза. Причем эти данные получены на больших группах, проводилось сопоставление с контрольными группами, методология нашего исследования контролировалась ведущими экспертами известных в мире исследовательских институтов, например, экспертами Национального института химических зависимостей США и др.

 – По этим результатам в Казахстане принята государственная программа?

 – Да, в Казахстане программа принята на уровне государства. С 2010 года наши новые технологии работают в рамках Национальной программы развития здравоохранения в Республике Казахстан.

 – Теперь, насколько я понимаю, вы переехали в Россию, в Петербург, и хотите инициировать сходную программу здесь?

 – Не совсем так. Конечно, хотелось бы и программу управления рисками в России реализовать, но я прекрасно понимаю, что нельзя механически переносить то, что работает в Казахстане, в другую страну. Нужна апробация в новых условиях. Моя основная задача – продолжение исследовательской работы в отношении деструктивных социальных эпидемий и развития у населения устойчивых ресурсных состояний, то есть повышения устойчивости к воздействию агрессивной, сложной, быстро меняющейся среды. Речь идет об эффективных формах индивидуальной и социальной самоорганизации.