ПУТНИК часть II
Шрифт:
– И-и-и, голубок, вспомнил… – мужик криво ухмыльнулся в прокуренные усы. – Уж, почитай, как года два их нетути. Постреляли их при раскулачивании. Хозяин старый лично на секретаря губкома ВКП(б) товарища Соловьяненко с вилами бросился. Не хотел, сука, припрятанное зерно отдавать. Кричал, семенное, мол…. Да только хрен ему в глотку! Товарищ Соловьяненко лично ему пулю с Мавзера в лоб всадил! – мужик трахнул кулаком по столу так, что мутный графин со стаканом, подпрыгнув, свалились на пол….
В дверях, прикрыв рот рукою, чтобы не закричать от ужаса, стояла Фрося с детьми….
Сжав кулаки, шагнул Леонид к Рыжову, который, вдруг протрезвев и поняв, кто перед ним, начал сползать со стула…
– Не надо, Леня, - тихо произнесла за его спиной Фрося. – Ни при чем здесь этот…. А с Димки уже не спросишь, коль при большой власти он…. Не надо, ничего ведь не изменишь уже.
– Ни при чем я, ни при чем, верно говорит гражданочка, - залебезил Рыжов, выпрямляясь. – Я уж после энтого случая приехал - колхоз подымать. Дак что ж, товарищ, время такое было, понимаешь… Надоть было быдло сельское в колхозы сгонять, а оно, вишь, сопротивлялося… - и осекся, поняв, что снова сморозил глупость и бестактность. И прикрыл рот пухлой ладошкой.
– Откуда вы только беретесь такие? – с болью в голосе спросил Леонид. – Что ж ты, гад, людей советских быдлом обзываешь? Сам-то, из князей, поди?
– Да вы что, товарищ? – испугался не на шутку Рыжов. – Из каких-таких князей? Вы что? Да я всю жизнь в Ростове в депо проработал. Беляков бил на фронтах! А вот партия направила сюда колхоз подымать – безропотно поехал, хочь и не смыслю ни бельмеса в сельском хозяйстве. Но коль сказала партия….
– Да уж, ты поднимешь… - обреченно махнул рукой Леонид и, резко развернувшись, направился к выходу.
– Мож, передать чего товарищу Соловьяненко при встрече? – ехидно прокричал ему в спину Рыжов.
Ничего не ответив, Сербин обнял за плечи Фросю и, выходя, хлопнул дверью так, что повылетели гвозди из гнезд, и она повисла, скособочившись, на одной нижней петле.
И Рыжов с перепугу все-таки упал со стула
В тот же день, не желая больше видеть никого и ничего в родных краях, встретивших их так неласково и причинивших столько горя, Сербины сели в поезд….
И не знал Леонид доведется ли ему еще хоть раз побывать в родных краях…
Глава 4
Разбитый и подавленный сел Леонид в углу купе, устремив тяжелый взгляд в окно вагона.
Фрося суетилась, укладывая нехитрые пожитки под лавки, размещая поудобней ребятишек, испуганно поглядывающих на отца. Малыши безропотно выполняли все ее указания, вплоть до столь нелюбимого ими умывания замурзанных за день мордашек.
Поезд несколько раз дернулся и покатил по рельсам, громыхая на стыках и постепенно набирая ход.
За окном медленно, а потом все быстрей и быстрей поплыли знакомые до боли, милые сердцу пейзажи. Болезненно защемило сердце в груди Леонида.…
Ближе к Харькову дети, наконец, угомонились и уснули, свернувшись калачиками на тесных полках – Толик на верхней, а Настенька – на нижней.
Фрося присела с опаской на краешек лавки около супруга и прижалась к нему плечом.
Некоторое время оба молчали, думая об одном и том же. Наконец, Фрося не выдержала.
– Леня, ну скажи ты мне, что за благо для людей такое – коллективизация, коли для того, чтобы их счастливыми в колхозах сделать, нужно справных, работящих хозяев убить, искоренить безжалостно? Ведь ни за что отца и братьев убили, ни за что!
– Знаешь, Фросенька, - тихо ответил Леонид, - когда-то, очень давно – еще война громыхала в степях, встретил я старца древнего. Вот он еще тогда поведал мне о том, что сейчас происходит и происходить будет. Что племя бесовское правит Россией, от Бога отрекшееся и дьяволовы планы выполняющее, Россию кровью заливая. Всю жизнь казак за Веру, Царя и Отечество сражался… А теперь нет ни веры, ни царя, и Отечество наше за пасынков нас держит. Не любы мы стали ему. Не могу понять, чем провинились казаки перед Россией, за что обрекла она нас на муки такие? Всю жизнь казак ли, крестьянин ли, не покладая рук, трудился, чтоб семью свою прокормить. А тут вдруг – отдай все свое хозяйство товарищу Рыжову, который кроме паровозов да пьянки ни к чему боле не способен. Который просо от овса отличить не может. Который понятия не имеет ни малейшего, что такое зерно семенное. Казак к земле своей привязан был, за нее бился. И вдруг в одночасье стала она – землица эта общей, а значит, ничьей. Все, нет у нее хозяина, кроме товарища Рыжова, которому, по большому счету, плевать и на эту землю, кровью и потом политую, и на казака или крестьянина, который ее этой кровью и этим потом поливал…
– И что, так и будет народ терпеть все это?
– Так и будет, Фрося, так и будет. Потому что, страх великий в народе поселился. Любое инакомыслие лютой смертью карается. Некому народу о своей беде пожалиться. Бога отняли у народа, дав взамен книжицу красную, партбилетом, именуемую. А без Бога в душе, как люди могут противостоять бесовщине? Никак не могут. Без веры человек – букашка. Деды и прадеды наши веровали, а вот дети наши - уже нет. Атеистами растут дети наши. А коль взрастим в их душе любовь к Господу – на муки обречем, не примет их общество, верующих-то. А раз нет веры в народе, значит, будущее его смутно и неправедно…